Андрей Кураев - Трудное восхождение

Когда-то Рильке писал, что все страны граничат друг с другом, а Россия граничит с Богом… И как бы с тех пор ни изменился мир, Америка все же так и не стала резервуаром вселенской духовности. По религиозному признаку все цивилизации можно разделить на “сотириологические” и “гедонистические”. Первые ищут спасения (“сотириа” по-гречески “спасение”), последний смысл человеческой жизни полагают по ту сторону смертного порога и саму человеческую жизнь рассматривают, по слову Сократа, как “подготовление к смерти”, как искусство умирать… Другие видят высший смысл человеческого бытия в том, чтобы в пределах земной жизни, безотносительно к трансценденции, с максимальным комфортом устроиться на земле. “Будем есть и пить, ибо завтра умрем” — так итожил мироощущение подобных людей апостол Павел. Можно симпатизировать одному жизненному укладу или другому, но нелогично ожидать религиозных откровений и религиозного учительства от гедонистической цивилизации. К первому типу культур относятся Индия, средневековая Европа и Россия. Во второго рода цивилизации живем мы сейчас…

Нужны доказательства? Но можно ли возразить горьким словам замечательного сербского богослова и подвижника архим. Иустина (Поповича): “Еретические народы нашего времени отвели Христу последнее место на трапезе этого мира, как последнему нищему, тогда как на первые места посадили своих великих политиков, писателей, философов, легендарных героев, ученых, финансистов и даже туристов и спортсменов. Если бы Европа осталась христианской, то хвалилась бы Христом, а не культурой. И великие народы Азии и Африки, хотя и не крещеные, но духовно настроенные, это понимали и ценили, ибо каждый из этих народов хвалится своей верой, своими божествами, своими религиозными книгами — Кораном, Ведами и др. Не хвалятся они лишь делами рук своих, своей культурой, но тем хвалятся, что считают высшим себя, действительно наивысшим в мире. Только европейские народы не хвалятся ни Христом, ни Его Евангелием, но своими смертоносными машинами и дешевыми фабриками, и последствия этого самохвальства таковы, что все нехристианские народы возненавидели Христа и христианство. Возненавидев плоды Европы, возненавидели и европейского Бога. Но Европу и это не волнует, ибо она прежде всех возненавидела и отвергла своего Бога… Ты — Азиат, сказала Европа Христу в своей многовековой уже тяжбе с Ним…” (архим. Иустин (Попович), “Православная церковь и экуменизм”.— “Глагол жизни”, 1992, № 2, стр. 47–49).

И если из гедонистической цивилизации можно заимствовать сантехнику и кулинарию, то вряд ли столь же успешен будет импорт из нее религиозных представлений. И те, кто сегодня говорит о том, что протестантизм помог становлению капиталистического общества, упускают из виду одно простое обстоятельство: протестантизм смог это сделать только потому, что общество, в котором формировались капиталистические отношения, было весьма религиозным. Чтобы прийти к выводу о том, что успешность моего бизнеса являет мне мою избранность Богом ко спасению, как минимум потребна жажда спасения, обеспокоенность будущей участью.

Кто сказал, что нынешние российские бизнесмены не спят ночами, пытаясь разгадать книгу судеб? Где и когда видели в последний раз брокера, который верит в Бога не для того, чтобы его дела шли лучше, а старается вести свои дела лучше, потому что видит в своем успехе единственный способ узнать — приятна ли его молитва Творцу?

Механизмы, которые гарантировали религиозно осмысленное поведение человека в сотериологическом обществе, нельзя автоматически переносить в общество гедонистическое, постхристианское.

Или скажем иначе: описанные Вебером механизмы психологического поощрения предпринимателей могли работать только в тотально религиозном обществе. Желают ли сегодняшние пропагандисты рыночного протестантизма, чтобы церковная община контролировала успешность их бизнеса?

Реформа рождалась в муках, рождалась как протест против “прирученного” христианства. Но даже с симпатией вспоминая “романтику” реформы, можно ли не замечать того, что произошло затем?

“Дальнейшее хорошо известно. Христианство “восстановилось” на новом, комфортабельном и безопасном уровне. Кажется, Тиллиху принадлежат слова об удобном, уютном Боге, ничего не требующем, всегда готовом спасти тебя, хоть ты вовсе того и не желаешь… А “мгновение внезапно разразившейся Истины”…— оно исчезло, растворилось где-то там, в доисторической мгле. Оно тревожило пару чудаков, атавизм среди добрых христиан, невозмутимо, с деловой пунктуальностью отмечающих Воскресение доброго Бога, гаранта здоровья и коммерческих успехов, хранителя домашнего очага…” — так пишет Валерий Сендеров о религии сегодняшних европейцев (“После абсурда. Христианство в эпоху безвременья”.— “Русская мысль”, 3.11.92).