Елена Богушева - О воспитании мальчика в неполной семье верующей матерью

Каждый новый день приносил нам новые сложности. Все теми же «доброжелателями» практически ежедневно мне преподносились поступки моего сына в чудовищном истолковании. Мне стоило огромных трудов, сохраняя внешнее спокойствие, выбрать время для бесед с сыном, я исподволь выясняла его отношение к тем обыденным ситуациям, в которых поведение сына было представлено мне как недостойное или подлое. Кроме того, мы общались с его товарищами, и передо мною вырисовывалась реальная картина перевернутых «доброжелателями» обыденных событий. Я поняла, что мальчика намеренно оговаривают и, как ни странно, успокоилась.

Однако Илья не мог не догадаться о происходящем. Если бы эти люди старались задевать только меня! Но ведь доставалось и мальчику. А изолировать сына от них я не могла. Я просила прощения у тех людей, которых раздражала, просила и Илью непрестанно извиняться за то же самое, в надежде на то, что «гонения» на ребенка прекратятся, но, видимо, никто не собирался нас «прощать». У меня хватало разума лишь на то, чтобы уговаривать мальчика не злиться, не мстить, не говорить обидных слов в ответ, а терпеть и прощать, не обращать внимания, не воздавать злом за зло. Мы оба измучились, но ничего поделать я не могла.

Последствия вмешательства чужих людей в нашу с сыном жизнь мы оба переживали очень долго. Я внушала ему мысль о том, что не следует помнить зла, надо забыть о причиненных обидах, выкинуть из памяти воспоминания о пережитых неприятностях, как дурной сон. Но в нем все кипело от несправедливости, что ж, я прекрасно понимала все его чувства. Вместе с тем он сделался каким-то настороженным, стал бояться, что его могут вновь обидеть, обделить или причинить иную боль. Он не говорил об этом, но об этом кричало все его поведение: сын был внутренне «взъерошен» и агрессивен. Все происшедшее сказалось и на мне. Я тоже стала срываться на ребенка за его упрямое желание сделать или сказать что-либо в отместку обидчикам, от бесполезных просьб перестать мучить себя и меня дурными воспоминаниями, короче говоря, мы оба были измотаны до предела. Я так боялась, что он закоснеет в своих негативных чувствах! Единственное, чему он мог подчиниться, так это моей просьбе при каждом недобром помысле в адрес клеветников молиться Иисусовой молитвой. Я не знаю, как долго и как часто он это делал, но результаты стали сказываться. Теперь он не вспоминает о причиненном зле, а если и вспоминает то с иронией, дескать, стоило ли так огорчаться из-за того, что кто-то что-то сказал. Бог-то, Он все видит и знает. А это главное.

В те непростые для нас дни Господь протянул мне и моему ребенку Свою милующую и спасающую руку, и, приняв Ее, мы оба нашли себе и утешение, и скорое разрешение многих проблем.

Настало время рассказать о том, что стало главным в нашей судьбе и теперь во многом определяет наши с сыном отношения (Господи, помоги сохранить нам сие навсегда, укрепи и направь нас, грешных!).

Едва окрестившись, когда ему было всего три годика, сын заявил мне, что вырастет и станет батюшкой. Помню, что в то время мальчика покорила сама личность его крестителя. Он был, по истине, великолепен: исполинский рост, большая борода, огромные мудрые и добрые глаза, приветливая улыбка. Сын был просто очарован им и, в особенности, его черной рясой. Когда мальчик рос, мы часто вели с ним беседы на религиозные темы, ходили к исповеди и причащались. Не всегда охотно (ведь просыпаться приходилось рано и ехать далеко), но малыш семенил за мною по утру в храм, то радостно щебеча, а то и противно подвывая. Однако в храме все становилось на свои места: бывало, он помогал бабулям присматривать за подсвечниками, а наш молоденький (лет девяти) алтарник Ванечка персонально здоровался с Ильей, хотя народу в собор всегда стекалось много. Мой духовный отец, настоятель храма, вскоре предложил мне приводить моего мальчика в алтарь с тем, чтобы Ванечке выросла достойная замена. Однако Господь решил все иначе. Вскоре мы переехали. На новом месте я стала заставлять Илью учиться читать по церковно-славянски. С неохотой (ведь бегать-то хочется сильнее, чем сидеть и учить непонятные слова), но он потихоньку начал заниматься. Я ему помогала, когда видела, что он в чем-то затрудняется.

В нашем (теперь уже —нашем) поселке была маленькая, древняя часовенка. Община реставрировала ее собственными силами. Вначале (то есть в советский период) часовенка была загаженным и заброшенным зданием старой почты. Ее отмыли, вычистили, выскоблили, привели в божеский вид. Достроили алтарь, оштукатурили, настелили мраморные полы (Бог послал благодетелей), вставили красивые новые рамы с узорчатыми железными решетками, а местный иконописец написал иконы. Наш храм преобразился, он был маленький, но очень благостный и аккуратненький, а стараниями общины стал таким благолепным, как пасхальное яйцо работы Фаберже. В нем постоянно служили молебны, а вскоре стали служить и Божественную Литургию.