Константин Леонтьев: «Враги ли мы с греками?». По произведениям Константина Леонтьева

И вот в средоточии этого мира крайнего индивидуализма и утилитарной сухости, среди этого хаоса непрочной плутократии и легкомысленной интеллигенции воздвигается на Босфоре, по соглашению солидарной Европы, великая и обновленная столица; свободная, нейтральная, всем и всему чуждая по господствующему в ней какому-то неуловимому духу, но до всего и до всех касающаяся; парализующая все односторонние, национальные и религиозные влияния и потворствующая всему от наций и религий уклоняющемуся или к интересу их равнодушному…

Итак, на почве этого-то уже и теперь крайне либерального и демократического христианского Востока, в этой среде, где, как я сказал, самый крайний консерватизм не белого , а бледно-серого цвета, Россия должна создать в угоду державам Запада исполинский очаг разрушения, республику, по существу своему отрицающую все крайности: мусульманство, Православие, грецизм, славянство, папизм, русский Царизм, все крайности, кроме тех космополитических крайностей , которые должны выйти из отрицания всех других особенностей…

Царьград нейтрализованный станет очень скоро столицей всесветного нигилизма. Революция, которая не могла себе до сих пор найти живого центра во всех этих, старых и характерных национальных столицах, в Париже, Берлине, Риме, Вене, Лондоне, — обретет, наконец, юридически утвержденную и политически оправданную резиденцию в этом городе, чуждом всему национальному (т. е. культурнонациональному. — Сост. ), всему священному для каждой нации у себя дома…

Вот что такое „нейтрализованный“ Царьград!» [106] Письма о восточных делах. С. 370, 373, 382, 385, 390.

Леонтьев рассматривает в контексте Божественного Промысла тот факт, что русские войска в ходе войны 1877–1878 годов не заняли Константинополь: «Русское войско переходит Дунай… Оно перед Царьградом… Но мы не вступаем туда, мы не присоединяем его… Ошибка с виду; слабость, быть может, по сознанию, по человеческому расчету. Но спасение — по „смотрению“ Божию… В тот год еще мы были недостойны туда взойти, — мы всё бы там погубили… Мы были тогда слишком либеральны !» [107] Там же. С. 365.

Вот такие возможности для России, для славянства, для всего греко-русского Православия открывались уму гениального православного мыслителя, окончившего свой земной путь в монашеском чине с именем Климент в 1891 году в 60-летнем возрасте.

По его словам, Константинополь не был взят в свое время русскими промыслительно, чтобы своей либеральностью не превратить его в ту же «Европу». «Нам надо самим стать погуще», т. е. поправославнее, чтобы образованные люди стали «внутренне бояться греха» — так говорит мыслитель [108] См.: Переписка К. Н. Леонтьева и С. Ф. Шарапова (1888–1890) // Русская литература. СПб., 2004. № 1. С. 125–126. . Он считает, что Турцию лучше пока сохранять самобытной, какой она есть, «до тех пор, пока у нас не будут Великим постом есть говядину и рябчиков» [109] Там же. С. 126. , и выносит пророческий приговор: «А не станем [погуще] — так и пропадем лет через сто : или сольемся воедино с общеевропейской республикой, или будет китайское нашествие, весьма, конечно, бесцеремонное ; китайцы — люди серьезные, они на „наших европейцев“ не похожи! К тому времени чему нужно для всеразрушения обучатся. От души желаю последнего подлецам и дуракам потомкам нашим, если они хороших надежд не оправдают» [110] Там же. .

Этой-то самой «густоты», «залогов религиозности», или живой деятельной веры, страха Божия, страха греха он как раз и не видел в современном ему обществе. Напротив того, оно все больше и больше катилось по пути всеразрушительного, всепожирающего либерального прогресса в «светлое будущее». Мыслитель сокрушался: «Но отчизна наша предана уже проклятию и ничего с ней не сделаешь… Чтобы она помолодела… боюсь сказать… что́ нужно… быть может, целый период войн и кровопролитий» [111] К. Н. Леонтьев — К. А. Губастову // Русское обозрение. 1896. Январь. С. 425; Леонтьев К. Н. Моя литературная судьба. 1874–1875 гг. / ПСС. Т. 6. Кн. 1. С. 78. .

При жизни отец Климент (Леонтьев) был одинок, обществом не признан; его не знали, не понимали и понять не хотели. Он шел один против течения. «Моими сочинениями, — писал он, — интересуются, дай Бог, 50 человек на всю Россию» [112] Письма К. Н. Леонтьева к А. Александрову. С. 93. . И все это несмотря на то, что он был единственным из всех русских писателей, который, получив направление своему творчеству от старца Иеронима Афонского, всю свою последующую жизнь, до самой смерти, находился в духовном подчинении у преподобного Амвросия Оптинского и пользовался его благословением на свои труды.