Александр Панченко - О русской истории и культуре

«На Москве… в 24 числе, в навечерии Рожества Иисус Христова, ненаказаннии мужескаго полу и женска, собрався многим числом от старых и молодых, мужи с женами и девки, ходят по улицам и переулкам, к беснованным и бесовским песням, сложенным ими, многия сквернословия присовокупляют и плясания творят на разжение блудных нечистот и прочих грехопадений. И преображающеся в неподобныя от Бога создания, образ человеческий пременяюще, бесовское и кумирское личат, косматые и иными бесовскими ухищреньми содеянные образы на себя надевающе, плясаньми и прочими ухищреньми православных христиан прельщают… приводят в душепагубный грех. Тако ж и по Рожестве Иисус Христове во двоюнадесять днех до Крещения Господа нашего… таковая и бесовская игралища и позорища содевают на прелесть и соблазн православным Христианом» [ПСЗак, т. 2, 647 ].

Ср.: «Сокрушайтесь, плачьте и рыдайте: смех ваш да обратится в плач, и радость — в печаль» (Иак. 4: 9).

«Аще кто возглаголит сам, хотя смеху людем, да поклонится той дни 300» [Смирнов, т. 2, 54 ]; «Посмеявшеся до слез, пост 3 дни, сухо ясти, поклон 25 на день». Запрет на смех не касался разве только юро­дивых, чьей обязанностью было «ругаться суетному и горделивому миру», обличать его и осмеивать.

Ср. отголосок представлений о «смеющемся бесе у Достоевского, когда Степан Трофимович Верховенский говорит о сыне: «О карикатура! Помилуй, кричу ему, да неужто ты себя такого, как есть, людям взамен Христа предложить желаешь? Il rit. II rit beaucoup, il rit trop… il rit toujours» («…он смеется. Он много смеется, он слишком смеется… Он всегда смеется») [Достоевский, т. 10, 171 ].

В «Повести о Савве Грудцыне» улыбается и Богородица [Изборник, 624 ]. Это весьма популярный мотив. Так, в греческом Житии Нифонта, которое известно в русских рукописях с домонгольских Бремен, ведший веселую и рассеянную жизнь герой замечал, что, когда он творил в храме покаянную молитву, изображение Богоматери неизменно ему улыбалось.

На историко–культурное значение архиерейского «приятия» святочных игрищ обратила внимание Н. В. Понырко [Понырко, 1977а, 86–87 ].

«Пляска на пиру русского боярина была лишь зрелищем и, как всякое искусство, — трудом: тот, кто плясал, не веселился, а работал, веселье же было уделом зрителей, слишком важных, чтобы танцевать самим» [Лотман, Успенский, 1977, 159 ].

Если удастся найти сведения хотя бы об одном скоморошьем духовнике, то вопрос о духовной лояльности скоморохов будет решен положительно и безоговорочно. Впрочем, даже палачам позволялось выбирать духовников: из одного разыскного дела 1636 г. мы знаем, что у суздальского палача Афоньки Иванова был духовный отец — успенский поп Иван [Новомбергский, 442 ]. Следовательно, отрубленные головы и сеченые спины палачу не вменялись в вину. Это была служба, общественная повинность. Зато за измену жене (Афонька был женат) он вполне мог угодить в геенну огненную.

Цит. по кн.: Беляев, 92, ср. на с. 91 редкое указание такого рода, найденное И. Беляевым в покаянной дисциплине («да отлучен будет обавник... чародей, скомрах, узолник»).

Потом со скоморохов брали особую пеню — как штраф за бороду при Петре [см. Шептаев, 47–68 ].

«Идеже есть играния, тамо есть диавол, а идеже есть плясание, тамо есть сатана» [Жмакин, прил., 560 ].

ГИМ. Собр. Барсова. N° 187. Л. 107–108 (сборник середины XVIII в., включающий много старообрядческих сочинений). За указание этого источника благодарю Н. С. Демкову.

«Автор „Моления Даниила Заточника” (Д. С. Лихачев убедительно показал его причастность культуре русских скоморохов) уравнивал как запретные „Богу лгати” и „вышним играти”» [Лотман, Успенский, 1977, 161 ]. Г. А. Левинтон сообщил мне, что народные праздники имеют тот или иной ореол в зависимости от глагола, который к тому или иному празднику применяется. Интересно, что переходный глагол «играть» употребляется только с существительным «свадьба» («играть свадьбу»; ср. чешское «slavit svadbu», но «svetit svatek», т. е. любой другой праздник). В связи с этим «играющий» скоморох, «веселый», корреспондирует с украинским «весшля» и польским «wesele», т. е. опять–таки со свадьбой. Может быть, скоморох и был «свадебным антииереем», без которого и свадьба недействительна?