Эми Кармайкл - Мимоза

Как оставить своих любимых мальчиков на милость этих коварных и жестоких людей, которые не преминут воспользоваться такой возможностью? Что предстанет их невинным глазам всего за одну неделю в этом нечестивом, развращённом городе?

Так писать не принято. И сейчас мы не можем говорить всю правду, потому что не желаем никого обижать. Но в глубине души мы знаем (а есть те, кто не боится говорить об этом вслух), что самые чёрные страницы нашей Библии находят своё живое воплощение в каждой стране, где нет страха Божьего. Можно покрыть грех гирляндами благоухающего жасмина, но он всё равно останется грехом.

Мимоза всё это понимала, но с доблестной, отважной верой, которую невозможно не почтить, она отдала свои сокровища в Божьи руки. Она была уверена, что нужно идти дальше, но сердце её разрывалось на части, и она возвысила голос и зарыдала.

Рыдая, она шла по улице, неся на руках малыша и ведя рядом семилетнего сынишку. Царевич услышал её голос и, не выдержав, вырвался из своего заточения и бросился вслед за матерью. Услышав, что сзади кто-то бежит, Мимоза остановилась.

— Мама, мама, не уходи! — умоляюще закричал Царевич. — Там тебя одурманят волшебным порошком! — Услышанные накануне слова глубоко проникли в его душу.

Мимоза плохо помнит, что она ответила ему тогда. Она знает лишь, что не пыталась уговаривать его уйти вместе с ней. Время разговоров кончилось, сейчас ей нужно было только идти. И Царевич пошёл с ней.

Тогда же, подняв руки к небу в немой мольбе, поклонении и безраздельной вере, она отдала своего драгоценного, золотого мальчика, своего четырёхлетнего кроху, с которым до сих пор ни разу не расставалась, под особую защиту своего любящего Бога и Отца — и снова решительно зашагала навстречу далёкому Донавуру.

Путь оказался нелёгким. Накануне перед уходом из деревни они съели всё то немногое, что оставалось у них дома. Мальчики ещё немного поужинали вечером, когда добрались-таки до отцовского порога. Мимоза же так ничего и не ела. Им предстояла тряская поездка в повозке, а потом ещё один долгий переход по жарким пыльным дорогам. Они шагали молча, потому что были слишком измучены для разговоров, но ни разу даже не подумали о том, чтобы повернуть назад.

Через два дня, по восточному обычаю никого не предупреждая о своём прибытии, они добрались до Донавура.

Когда они появились, я была в самом дальнем углу нашей территории. Одна из девочек-помощниц прибежала сообщить мне о прибывших гостях. Помню, как я бежала через площадку для игр, как пухлые ручонки цеплялись за края моей одежды, как плясали и крутились вокруг меня голубые пятна детских сари. Но я не видела никого и ничего. У меня перед глазами стояла хрупкая тоненькая фигурка в малиновом одеянии с оранжевой каймой, сверкающие браслеты и подвески в густой зелёной тени манговых деревьев, храбрые карие глаза, пытающиеся улыбаться сквозь слёзы, смуглые маленькие ладони, сложенные в прощальном жесте. 22 года исчезли, как 22 минуты. Мимоза снова с нами!

— Где она? — спросила я запыхавшуюся девочку, которая бежала рядом со мной.

— На веранде сестры Прими.

Через минуту я была уже там. Когда я вошла, ко мне повернулся мужчина, и в одно краткое мгновение от него ко мне как будто излились два мощных потока, радости и печали, но печаль накрыла радость и угасила её.

— Слуга Праведности (так его назвали при крещении), неужели это ты?

Стоявшая тут же женщина быстро обернулась на мой голос — усталая и старая, очень старая. Мимоза? Где же Мимоза? Где та девочка в красочном сари и блестящих украшениях, со слезами на глазах? Но в следующую секунду она кинулась ко мне в объятия, как давно потерявшийся ребёнок, которого всё-таки нашли. Слёзы? Конечно, слёзы были — разве можно было удержаться? И сквозь слёзы я наконец-то разглядела её, старую измученную женщину, казавшуюся старше меня на много, много лет.

Рядом с ней стояло трое мальчиков, уставших, но очень учтивых, а на руках у неё крутился младенец, не имевший о вежливости никакого понятия. Внезапно он издал пронзительный, протестующий вопль, гневно требуя внимания. Тогда Мимоза таким памятным мне жестом смахнула с глаз слёзы и успокоила своего малыша. Снова воцарился мир и покой, и мы начали, наконец, знакомиться.

Двое из троих мальчиков оказались её сынишками, а третий, увязавшийся за ними с полдороги, из города, был её племянником, которого соседи знали как отчаянного сорвиголову и плутишку. Он решил пойти вместе с ними, чтобы, по его собственному выражению, «посмотреть, на что это похоже».