Марина Анашкевич: О, Брат

И спросил Каин окружавшую тихо:

— Кто изгнал покой из стен моих? Кто низводит меня к царю ужасов?..

И стал придираться к товарищу спящему:

— Прячешь голову под крылом своим, но разве спастись под крылом от страха? Не помощник ты мне и не брат мой, и не знаю, зачем держу врага подле, разрешаю быть в жилище моем. Видел я, как клевал ты глаза у добычи моей. Знаю, ворон, ждешь часа — и придет, и лишишь меня глаз моих… И когда говоришь со своими, слышу в карканье вашем: «Разве топтали овцы Авелевы посевы Каина?» Все, все сговорились против меня — даже племя черное! Нет мне мира и нет мне покоя! Ибо кричал: «Обида!» — и не слушали. Взывал к разуму их и не внимали! Разве на камне вырезать слова мои: яд таил Авель, брат мой, под языком сладкоречивым, желчь аспида внутри, и это имение свое выдавал за ручьи и реки, текущие молоком и медом; око змеи скрывал под оком голубиным; высиживал яйца змеиные, ткал паутину молитв своих. Скорпиону подобен был брат мой Авель, ибо коварством хотел возвысить себя надо мною! И говорил мне: прежде чем ступить ногою, всегда спрошу разрешения на вход и позволения на выход… Сам же всего лишил меня: и родных, и земли моей, и силы моей!!! И слышал в молчании его, и видел в улыбке его: светел я, а ты темен, разве ты Каин, муж сильный? ты — тень моя!

Кто опечалится о брате таком, кто захочет свирели его, яд источающей? Пусть же исчезнет из памяти моей как с земли моей, и имени его не будет на площади! Вот я, и где он? И никто не отнимет первенства Каинова, и многие произойдут от меня, и ни единого — от брата, ибо тяжел, как камень, закон земной: младший наследует после старшего.

И сказав, замолчал, ибо слов сказанных было в достатке. Но слух Каина был на страже, и слышал — идет к нему из тишины, и невидимые цепляются за него, и отдирать надо руки хватающих. Вот, кто–то сильный тянет к себе, не в обличье зверя и не в человеческом, а в виде воды бурлящей. Вот, стены стронулись с места, и ноги Каина стали отдельно, и руки его были далеко. И тогда сокрыл лицо в тепле шкуры, в узорах ее, и блуждал взор его в лабиринте полос бело–черных. И сплеталось причудливо белое с черным, и сходились и расходились круги, большие и малые; и там, где сужалось светлое, ширилось черное сразу, и где уступало темное, царствовал свет… И кружилось в водовороте множество лиц, и устрашился их: вот, кто–то рукой неумелой лепил их из глины, и оставлял их незавершенными, и жизнь не входила в них…

И услышал стук в тишине, и понял: вернулось сердце; вот, громко билось в груди его. И поймал ладонью своей стучащее:

— Здесь ты. Со мной. Вот, стучишь гостем непрошенным, но стоишь не снаружи, а внутри. Зачем ты вернулся, странник бездны? Вот, стонешь, как женщина, и трепещешь в страхе, бьешься о стены плоти моей… В стенах двойных не знаешь покоя, и не дано тебе спокойствие камня. Знай, вырву тебя рукой своей, и брошу ворону этому!!!

И стихало сердце, но сжимал его вновь приходящий ночью, и шептал в щели плоти Каиновой: «Подстелю под тебя пепел и рубище, и пошлю внутрь тебя грозу сухую, и будут молнии в груди, и схватки страшные среди них. И будешь содрогаться как земля, как бесплодное лоно ее под ударами неба, и выйдут лишь камни из недр твоих, и погибнет в огне сотворенное Каином, и станешь молить о водах смягчающих… И пока не узришь образ конца в недвижности камня, не увидеть тебе начала времен — в росте живом, в прорастании семени…»

И билось сердце, и просило слез, но глумился Каин над сердцем живым:

— Не земледелец я, но корчующий пни! Не дождешься дождя из глаз моих — разве песок, попавший в глазницы, вызовет слезы! Я же не женщина, чтоб увлажнять грудь свою! И велю тебе: умерь удары! О, если бы мог исторгнуть тебя, сделать камнем, если б изгнать мог гонящего кровь мою!

И встряхнулся ворон в углу своем темном, и перо уронил, и блестело, и казалось оно Каину белым. И жар был внутри человека сильнее огня в очаге, и метался Каин на ложе своем, и отбрасывал шкуры. И звал Еву, матерь свою, повторял беспрерывно имя ее; и не шла, только память прислала лице ее. И когда тянул руки, отдалялось, и не мог удержать его памятью больше, но пришли к нему вдруг и покой, и прохлада. И стих Каин на ложе узорном, и познал во сне силу памяти человеческой, ибо открывала двери, и входил…

И увидел луг зеленый, и идут вместе с братом в травах высоких, — первородный по первородству его, младший по молодости его. И стебли трав тех по пояс Каину, Авелю же по грудь, иба малы еще оба, и не достиг первый плеча Адамова, а второй — чресел его.