Аркадий Харьковский - Дитя и болезнь. Неведомый мир по ту сторону диагноза

Слова показались кощунственными, потому что они были «взрослыми». А сказал их семилетний (!) ребенок, который в другие моменты наверняка мог капризничать и клянчить чипсы, «как маленький».

Кроме перемещения в прошлое или будущее, есть и другие варианты бегства. Иногда ребенок готов быть где угодно, только не в настоящем, которое перестает быть для него реальностью. И тогда все происходящее представляется сном: «я забуду болезнь как страшный сон».

«Мне кажется, что однажды я проснусь и окажется, что все это мне только снится», — говорит пятнадцатилетняя девочка, и на глазах появляются слезы.

Даже у нее есть ощущение нереальности происходящего, несмотря на то, что лечится она уже два года, знает свой диагноз и открыто обсуждает его! Что же говорить о других детях, не имеющих возможности открыто обсуждать проблемы, связанные с лечением. Они могут убежать из настоящего лишь в свои иллюзии, подменив ими реальность.

Время для ребенка «вышло из пазов», а значит, как-то сместились и события, включенные в это время, и вместе с ними сам ребенок оказался как бы вне настоящего времени. А если нет настоящего, то можно попробовать его создать, хоть и не реальное, но контролируемое. Конечно, это будет защитная реакция — внутренний ответ на диагноз, изменение статуса среди людей, потерю волос и т. д. Она означает, что ребенок не готов противостоять факту болезни. Его сознание, его мировоззрение оказалось не способно пережить, «переварить» такую ситуацию и весь объем связанной с ней информации. Это следствие деления жизни на дои послетой самой черты — диагноза, операции и т. п. Ребенок продолжает жить в прошлом, в этом «до», считая все последующие события чем-то нереальным, сном.

И опять возникает противоречие: ребенок находится в настоящем. Это факт. Но он не может принять это настоящее, а смысл ищет в прошлом или будущем.

В таком состоянии могут оказаться и родители.

Папа одного маленького мальчика, попавшего в реанимацию и находившегося в оченьтяжелом состоянии, рассказывал о том, как тяжело ему переживать происходящее. При этом его рассказ словно делился надвое: одна часть — это воспоминания о том, что им пришлось пережить за время лечения, какие усилия были приложены для выздоровления ребенка. А вторая — постоянное ожидание звонка из реанимации. Звонка, который означал бы, что все закончилось. Папа боится, ожидая. А звонка все нет. Ожидание новостей, предвосхищение будущего мешало ему работать, не давало спать. Он не жил в настоящем, он оказался между прошлым и будущим. Прошлым, полным тяжелейших усилий, и будущим, которое вот-вот эти усилия обесценит. И этот болезненный разрыв его очень мучил. А настоящее? В настоящем он был отделен от сына строгими правилами посещения реанимации.

На вопрос, что он сделал бы сейчас, если бы была возможность, он ответил, что зашел бы к сыну и остался с ним.

— Но вы можете зайти к нему в мыслях, в молитве. Навестить. Это произойдет сейчас, и сын будет с вами сейчас. Вы сможете быть вместе, несмотря на разделяющее вас пространство.

Сама мысль о том, что он может встретиться и быть с сыном в настоящем, оказалась целительной для этого отца.

Жить здесь и сейчас — очень трудная задача. Митрополит Антоний назвал это состояние «тайной настоящего момента». В одной из бесед он рассказывал историю о девятилетием мальчике, который страдал от тяжелой болезни. Он испытывал сильные боли, но, несмотря на это, был спокоен и безмятежен. Когда его спросили: «Как тебе удается сохранять такое спокойствие и мир?» — мальчик ответил: «Я научился не страдать от вчерашней боли и не ожидать завтрашней».

«Он понял, — пишет владыка Антоний, — что если собрать всю свою жизнь в настоящем мгновении, тогда можно смотреть в лицо действительности» [20] Антоний, митрополит Сурожский. Дети и смерть / Пер. с англ. М.: Фонд «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского», Благотворительный фонд помощи хосписам «Вера», 2016. С. 30. .

Время болезни имеет свои ритмы. Многие из них задаются больницей, распорядком ее дня, например приемом лекарств «по часам».

«Процедуры занимали большое время, требовали соблюдения диеты, жестокого распорядка всего дня.

Для жены и Сашеньки это была тяжелая ежедневная работа, борьба за здоровье» [21] Бобров. С. 37–38. .

Еще один ритм, бо́льший, — это последовательность курсов терапии, которую обычно определяет тот или иной «протокол лечения». Но ритм больницы, эти внешние рамки, которые навязываются ребенку, часто не соответствуют его собственному внутреннему ритму и возможностям.