Клайв Льюис - Письма к Малькольму

Сейчас я обдумываю еще одну гирлянду. Если тебе она покажется напрасной тонкостью, скажи. Я смутился, подумав, что предварительно смиряться нужно не только в ожидании будущих бедствий, но и перед лицом будущих благ. Знаю, это звучит диковато, но посмотри сам. Мне кажется, мы часто почти с негодованием отвергаем Божьи дары, поскольку ждем от Него других даров. Понимаешь, что я имею в виду? Повсюду — в религии, в еде, в любви, в отношениях с людьми — мы никак не можем отойти от прежних обязательств, кажущихся нам верхом совершенства. Они для нас образец, по сравнению с которым остальное никуда не годится. Но в новом опыте могут таиться новые дары, нужно лишь открыться им. Бог являет нам новые грани блаженства, а мы отказываемся от них, заглядевшись на прошлое; и, понятно, ничего не получаем. В двадцатый раз перечитывая «Люсидаса» [16] В двадцатый раз перечитывая «Люсидаса» — элегия «Люсидас», или «Люсид» Мильтона (1608–1674). , не испытываешь того же, что при первом чтении. Но испытанное может быть хорошо по — своему.

Это особенно относится к молитвам. Многие верующие сетуют, что первый пыл их обращения исчез. Они считают — иногда правильно, иногда, кажется, нет, — что дело в их грехах. Напрасным усилием воли они даже пытаются воскресить золотые дни. Но разве тот — именно тот — пыл обязательно должен был не кончаться?

Опрометчиво утверждать, что есть молитва, которую Бог никогда не принимает. Это молитва, которую можно выразить одним словечком — «еще». Как может Бесконечный повторить себя?

Юмор ли, трагедия ли в том, что золотые минуты прошлого, которые, возьми мы их за образец, мучительны, несут силы и радость, когда мы принимаем их за то, что они есть, — за воспоминания. Если их оставить в прошлом, не пытаясь воскресить, они дадут обильные ростки. Не трогайте луковицы, и вырастут новые цветы. Если откопаете их, пробуя охами и вздохами вернуть прошлогодний цвет, вы ничего не получите. «Если зерно не умрет…»

Пожалуй, мы все так поступаем, когда молимся о хлебе насущном . Ведь правда же, мы просим обо всем, что нужно на день, — «все для души и тела необходимое». Я не хочу делать эту просьбу «чисто религиозной», понимая «хлеб» в сугубо духовном смысле. И она каждый день напоминает: то, что Барнеби считает «наивным» взглядом на молитву, неотделимо от учения нашего Господа.

Прости нам… как и мы прощаем … Здесь, увы, нет нужды в гирлянде. Простить в данную минуту нетрудно. Но прощать и дальше, прощать одну и ту же обиду каждый раз, когда о ней вспоминаешь, — настоящая борьба. Я поступаю так: ищу у себя проступок, похожий на тот, которым я возмущаюсь. Если не удается забыть, как меня подвел А., то я должен вспомнить, как сам подвел Б. Если сложно простить задиравшим меня в школе, надо вспомнить о тех, кого я обижал, и помолиться о них. (Мы, впрочем, не называем это «обижать». Вот где так хороша молитва без слов. В ней нет имен, и нельзя по ошибке назвать другое имя).

В отличие от многих моих корреспондентов, меня никогда не тревожили слова «не введи пас во искушение» . Им кажется, что здесь заложена «концепция зловредного Бога»: будто Он сначала запрещает нам плод, а потом соблазняет его отведать. Но греческое peirasvoV («испытание», «испытывающие обстоятельства») по значению шире нашего «искушение». По сути, мы просим: «Сделай прямыми наши пути. Избавь нас, где возможно, от кризисов, будь то соблазны или скорби». Кстати, ты наверняка уже позабыл, что сам замечательно это объяснил много лет назад в котонском пабе. Ты сказал, что мы делаем здесь как бы оговорку к предыдущим мольбам: «В неведении я просил об а, б и в . Не давай мне их, если Ты предвидишь, что они станут мне западней или скорбью». Ты еще процитировал Ювенала: numinibus vota exaudita malignis [17] Ювенал «Сатиры» X, III. Пер. Д. Недовича и Ф. Петровского. . А ведь у нас таких молитв много. Если бы Бог исполнял все мои глупые молитвы, где бы я сейчас был?

Слова «Царство и сила и слава» я обычно опускаю. Когда не опускаю, то понимаю «Царство» как владычество de jure (Бог благ, и я должен был бы Ему повиноваться, даже если бы у Него не было силы). «Сила» — владычество de facto (Он всемогущ). «Слава» и есть слава, «красота, такая древняя и такая юная» [18] Августин «Исповедь» X, 27. Пер. М. Сергеенко. и «свет ярче солнечного».

Что именно я говорил о том, как важно не делать молитву о насущном хлебе чересчур «религиозной», точно помню. Еще я плохо понимаю, что ты имеешь в ту и насколько иронически спрашиваешь, «не из видлеровской ли я молодежи».