Александр Мень: Церковь и мы

Протоиерей Александр Мень. 1981 г.

Духовное наследие отца Александра огромно и разнообразно: книги, лекции, проповеди, беседы на общих исповедях. Есть в этом потоке и совершенно особый ручеек: застольные домашние беседы. Этот жанр определялся и самим главным призванием отца Александра — пастырским попечительством, и характером времени. Его священническое попечение о душах включало в себя доверительный, интимный характер духовного общения, а время гонений делало эту гибкую форму важным видом проповеди и наставления.

С начала восьмидесятых годов давление КГБ на Новодеревенский приход отца Александра усилилось. Его часто вызывали на допросы, грозили. Были вызовы и аресты прихожан. Даже очень куцая возможность общения со своими духовными детьми — в домике при Церкви (просто в «домике», как мы говорили), в крохотном кабинетике отца, — была запрещена. И тогда беседы о Христе, Церкви, Библии, жизни и смерти были перенесены в частные комнаты и кухни.

Инфраструктурой прихода были «общения». Так назывались еженедельно собирающиеся на частных квартирах для общей молитвы, изучения Библии и «соединения всех» группы прихожан отца Александра (большей частью — молодых людей). Название это было выбрано отцом для того, чтобы в беседе (особенно по часто подслушиваемому телефону) не обронить нечаянно криминальное слово «группа» или «семинар». Эти слова для КГБ были готовым составом преступления. В «общениях» чаще всего и происходили внехрамовые встречи о отцом и его беседы.

У отца Александра был плотный график служб, треб, попечительской и благотворительной деятельности, писательской работы. Поэтому об общении договаривались заранее, иногда приурочивая его к церковным или семейным праздникам. Отец говорил: «Подготовьте вопросы». Мы готовили вопросы. «Ответы» отец заранее не готовил. Вопросы узнавал по приходе. Так что все эти беседы — экспромт.

Одно из общений собиралось у меня. Отец не раз приходил к нам, в мою однокомнатную квартиру на улице Гарибальди. Двое моих сыновей в то время были маленькими. Друзья приводили и своих детей. Отец говорил под стук чашек и вилок, под крики малышей. Казалось — это ему не мешает. Дети терлись вокруг него: он очень привлекал детей и животных (моя кошка как‑то целый час просидела в его открытом портфеле, который стоял на полу). Весь этот шум попадал на фонограмму и был фоном беседы, иногда настолько мощным, что почти перекрывал голос отца. В текстах этого фона нет. И это хорошо — не отвлекает. Но тексты, к сожалению, не могут передать мудрое и доброе выражение его глаз, его улыбку. Ту, почти физически ощутимую, волну добра, тепла, понимания и истины, которую отец излучал.

Потом, закончив беседу, поговорив с кем–то о делах, кого‑то исповедав, с кем‑то условившись о встрече, — среди шума, шуток и разговоров, — отец говорил: «Ну, други мои…». И это означало, что отец уезжает. Расставались до следующей встречи в храме или дома. Встречи скорой.

Марк Вайнер

В наше время очень важно обратиться к тем духовным ценностям, которые так долго были в забвении. И не только в забвении: они были отброшены — злостно, с намерением вычеркнуть их из нашей жизни, нашей памяти, нашей культуры. Исчезали шедевры, рушились храмы, сжигались бесценные книги, уничтожались библиотеки, иконы. Это был неслыханный со времен, может быть, татарского нашествия или нашествия варваров на Европу разгром культуры.

Надо сказать, что многие социальные потрясения в мире сопровождались такими тяжелыми, мучительными эксцессами. Рукописные библиотеки на Соловках и в других очагах культуры собирали столетиями. В каждую книгу вкладывалась душа, в каждой было все: и автор, и любовь переписчика, и любовь художника, который оформлял эту книгу. И вот то, что было святыней для целых поколений, пустили на оберточную бумагу.

Самое же страшное, что погибали люди. У нас в Русской Православной Церкви погибли или вынуждены были уехать за границу все ведущие богословы, тысячи и тысячи верующих людей. Были закрыты все духовные школы и библиотеки, все приюты, училища, иконописные и художественные мастерские, фабрики, которые выпускали церковную утварь. Практически все было сровнено с землей.