Владимир Илюшенко - Отец Александр Мень - Жизнь. Смерть. Бессмертие

Только следование Христу дает опору в этой жизни, придает ей цель и смысл, оправдывает наше пребывание на земле. Именно этому учил нас отец Александр.

Он был дан нам ввиду нашей духовной немощи. И он отнят у нас ввиду нашего недостоинства. Нашего — в широком смысле: народа, страны, Русской Православной Церкви. Но и в узком смысле — тоже, в смысле прихода новодеревенского. Инфантильное сознание, об опасности которого отец нас предупреждал, и не раз, оно невероятно живуче, и оно может привести к страшным последствиям. Это удобно — не только отдать себя на волю Божию (что правильно), но и отрешиться от собственной воли вообще — плыть по течению. Это ленивое, потребительское сознание, которое рассчитывает не на свои внутренние, духовные усилия, а лишь на то, что тебя будут вести, пасти и думать тебе не надо ни о чем.

Это опасное заблуждение, и оно карается сурово. О. Александр говорил, что корень этого заблуждения — в непонимании смысла Богочеловечества, которое (непонимание) ведет к несвободе.

О. Александр, по слову Христа, познал истину, и она сделала его свободным. Мы истину не познали — и мы несвободны.

Мне кажется, для человека, еще неустойчивого в вере, о. Александр был великим примером и великим утешением: если есть о. Александр, значит есть Бог, есть Христос.

Новая Деревня. Троица. У могилы о. Александра.

Первая старуха: — Ну, нашли кто убил?

Вторая старуха: — Не нашли.

Я: — И не найдут.

Первая старуха: — Значит свои его убили.

Я: — Это кто же — «свои»?

Первая: — Ну, друзья его.

Я: — Да нет, таких «друзей» у него не было. Это именно не свои, а чужие.

Вторая: — Мне знакомая рассказывала: он к ней за неделю до смерти приезжал в Калининград и говорил: «Мне так много надо успеть сделать, а жить мне осталось совсем мало». Не знаю, было это или нет, но она говорит — он к каким‑то знакомым заезжал.

То к ней самой, то «к каким‑то знакомым». Так рождаются мифы. Но в мифе есть и правда: он знал, что жить ему осталось мало…

Другая старуха у могилы о. Александра. Земно кланяется, молится:

— Упокой тебя Боже. С праздником тебя, отче!

Он создавал вокруг себя особое молитвенное пространство. Это было как бы заряженное духовное поле.

О. Александр — гигант духа. Первыми осознали масштаб его личности и масштаб его дела не его друзья, а враги. Именно поэтому он стал объектом дикой ненависти, мишенью самых темных сил.

Это убийство задумал, подготовил и осуществил симбиоз клерикальных, государственно–репрессивных и правонационалистических (профашистских) сил.

Это убийство — трагедия не только о. Александра. Это трагедия общества и трагедия Церкви. Всей Церкви. Провал в архаику.

Невероятным напряжением сил человечество исторгает из себя такие сгустки энергии, как отец Александр, как Сахаров, как Швейцер. Это протуберанцы света и добра. Это энергия благодатная, спасительная, спасающая всех нас от гибели.

Как Сократ, о. Александр не отклонил чашу.

Сократ — христианин до Христа. Отец Александр — христианин после Христа.

Христос — Он ведь тоже не отклонил чашу.

30 тиранов осудили Сократа на смерть.

30 сребреников получил Иуда.

30 лет служения о. Александра в сане священника.

Выходит, 30 — тоже символическое число.

Сколько я ни подходил к нему под благословение — никогда он меня не благословлял. Только обнимал и целовал… Но это и было благословение.

Отец призывал нас к бодрствованию — и всегда бодрствовал.

Он призывал нас прощать — и прощал нам все наши художества.

Он призывал любить Бога — и любил Его беззаветно, всем сердцем, всей душой, всем разумением, всей крепостью.

Он призывал только к тому, что испытывал и знал сам.

Если он умел, испытывал, знал — значит, это возможно.

Я отчетливо понимаю: встреча с отцом Александром — поворотный пункт моей жизни. Она определила мое внутреннее устроение, позволила мне жить осмысленно, дала мне упор и несравненный образец.

Кто более популярен в нашей стране — о. Александр или какой‑нибудь эстрадный идол? Вопрос риторический: конечно, идол. Впрочем, на Западе то же самое — не стоит обольщаться. Попкультура для нынешнего общества важнее, чем культура. Не говорю уже о том, что превышает культуру и потому превышает разумение толпы.