Андрей Ерёмин: Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков

В одной из бесед отец Александр говорил, что православное христианство вытесняет в России любую другую религию, но когда и оно уничтожается, как это было при Советской власти, появляется такое анонимное язычество, как пьянство.

Прослеживая развитие народных псевдорелигий в послевоенные десятилетия, отец Александр видел, что на смену поклонению вождям и тяге к наркотическому опьянению (а иногда параллельно), приходит стремление к обывательским, мещанским ценностям, как он говорил, — «маммоническому монизму, грубому и корыстному». С другой стороны, он отмечал изредка встречающееся стремление к высоким целям. Тут и вера в «светлое будущее», в науку и прогресс, в образование и просвещение.

Все это происходило на фоне дальнейшего ослабления влияния Церкви на общество. Послереволюционная эпоха стала временем роста апокалиптических ожиданий и создания многочисленных сект, чаще всего подпольных. Во дни Второй мировой войны они стали представлять идеологическую угрозу советскому режиму. И тогда Сталин принял решение о восстановлении структуры Русской Православной Церкви, но под контролем государственных чиновников, как было и при царях. Конечно, в основе решения Сталина было несколько причин. Но одна из них, несомненно, — страх перед бесконтрольным (со стороны государства) функционированием большого количества подпольных кружков и сект.

Воссозданная под негласным покровительством Сталина, но лишённая своих лучших представителей Церковь продолжала демонстрировать качества, способные лишь оттолкнуть образованных людей. Сохранившиеся священники, как правило, подтверждали утвердившиеся в обществе представления о мракобесии и невежестве церковнослужителей.

Зараженные изоляционизмом, они избегали работы с интеллигенцией. Одни её не любили, другие — боялись. Интеллигенция, со своей стороны, также воспринимала верующих как почти что неполноценных людей. Это было время, когда стыдно было носить крест или сказать, что ходишь в храм. Священников, способных окормлять интеллигенцию, в XX веке в России можно пересчитать по пальцам (в 20–е годы такими были, например, оптинский старец Нектарий, отцы Алексей и Сергий Мечевы, в 50–70–е годы — отец Николай Голубцов, старец Таврион, отец Владимир Смирнов, отец Всеволод Шпиллер и несколько других. И, конечно, отец Александр Мень).

Уставническое, бытовое православие всегда было в России той почвой, на которой произрастали сорняки языческого мировосприятия. Но если до революции язычество было ассимилировано христианством, то после революции оно (под видом атеизма) стало в конфронтацию с ним.

Однако ассимиляция язычества, по мысли отца Александра, для христианства более опасна, чем откровенный атеизм. Таков опыт Западной Церкви, верно это и для России. На закате советского строя, в конце 80–х годов, Церковь вышла из состояния конфронтации с государством. Но когда кончились гонения и атеизм перестал пользоваться государственной поддержкой, Церковь под видом бытового православия опять усвоила языческие черты. Возможно потому, что все эти годы не было в структуре Русской Православной Церкви институтов, призванных упорядочивать христианское образование, миссионерскую деятельность и преподавание Библии. Обретенная свобода не только не исправила положение, но в чём‑то оказалась даже неполезной для Церкви. Это неумение и нежелание христиан пользоваться свободой отразилось в плачевном духовном состоянии нашего «переходного» общества, когда люди, сбросив оковы, не знали, что делать дальше. «Свобода нелёгкий дар, — предупреждал отец Александр, — её называли даже даром страшным, но без неё невозможно осуществление подлинного человека» [12] Мень А. У врат молчания. М., 1992, с.194. .

Узость мышления, неприятие творческой деятельности и достижений науки, национализм, непрекращающийся раздор между конфессиями, самовосхваление и социальная пассивность — все эти атрибуты церковной жизни всегда вызывали у думающих людей непонимание и отторжение.

На этом фоне отец Александр выделялся и широтой мировоззрения, и невероятной эрудицией, и настоящим библейским, христианским видением мира. Мало кто мог, как батюшка, разрешать вопросы, волнующие современных богоискателей; он отвечал на них, используя весь духовный багаж Церковного наследия, почерпнутый у Отцов Церкви, из современной христианской философии, из русской религиозной литературы, а также из художественных и научных книг.