Блаженный Августин - Исповедь

Так и гордость стремится к высоте, подражая Тебе, Боже; ибо Ты один – над всем и превыше всего. И честолюбие чего домогается, как не почестей и славы, так как Ты один досточтимый перед всем и препрославленный во веки? И суровая строгость властей требует, чтобы их боялись; кого же более всего надлежит боятяся, как не одного Бога, из-под власти Коего никто и ничто не может быть изъято ни в каком случае? И ласки влюбленных ждут взаимности, но ничего нет и не может быть выше Твоей любви, и с другой стороны, ничего не может быть и нет спасительнее, как любить Твою истину, всякий ум превосходящую, и Твою благость, ни с чем несравнимую. И любопытство как будто сходно с любознательностью и жаждет все постигнуть, тогда как перед Твоим всеведением ничто от Тебя не сокрыто. Даже неведение и юродство являются в виде простоты и невинности; а что прямее и непритворнее Тебя, или что незлобивее и неповиннее Тебя, тогда как коварство и злоба, по суду Твоему, сами себе враждебны и сами в себе носят наказание? И праздность как бы покоя и мира ищет; какой же покой и какой мир вернее и надежнее, как не в Тебе, Господи? Роскошь любит окружать себя обилием во всем и ни в чем не видеть недостатка; а в Тебе совершенная полнота и совершенное довольство. Расточительность прикрывается щедростью; но Податель всех благ щедродаровитейший – Ты. Скупость желает всем завладеть; и Ты владеешь всем. Зависть соревнует превосходству; а что превосходнее Тебя? Гнев ищет мщения; чья же месть правосуднее Твоей? Страх тревожит нас при всякой неожиданности и внезапности ударов, направленных на то, что мы любим, заставляя нас остерегаться опасностей и заботиться о безопасности; у Тебя же какая неожиданность, какая внезапность? Или кто отнимает у Тебя то, что Ты любишь? Или где, если не у Тебя, самая верная безопасность? Печаль сокрушает нас при потере тех предметов, в которых мы привыкли находить удовольствие; не от того ли это, что и нам не хотелось бы испытывать никаких потерь, подобно тому, как и Ты их не испытываешь?

Так любодействует душа человеческая, отвращаясь от Тебя, ища вне Тебя того, что в совершенной чистоте может быть найдено только по возвращении к Тебе. Превратно подражают Тебе все уклонявшиеся от Тебя и возносящиеся перед Тобою. Но подражая Тебе и таким образом, они тем самым свидетельствуют, что Ты – Творец всякой твари, и потому ничто не может стать вне всякого отношения к Тебе. Итак, что же мне нравилось в воровстве? И в чем я подражал при этом Господу моему, хотя погрешительно и превратно? Быть может, мне хотелось нарушать закон по крайней мере хитростью, если нельзя было силою, быть может, подобно пленнику, я являл вид ложной свободы, безнаказанно совершая то, что не было позволено, – как бы с каким-то призрачным всемогуществом. Я был тот раб, который бежит от Господа своего и гоняется за тенью. О растление, о чудовищность и уродливость жизни, о глубина смерти! Возможно ли позволять себе то, что не дозволено, ради того только, что это не дозволено?

Что воздам я Господу за то, что душа моя не приходит в ужас и трепет при всех этих воспоминаниях? Возлюблю Тебя, Господи, и возблагодарю, и исповедаюсь имени Твоему за то, что Ты простил мне столько злых и беззаконных дел моих. По благодати Своей и милосердию Своему Ты разрешил меня от грехов моих, так что они не существуют уже для меня. По благодати Своей Ты сохранил меня и от многих других прегрешений, которым остался я непричастен; ибо чего я не мог бы сделать, полюбив зло, для одного зла, без всяких даже сторонних побуждений? И все это, говорю я, прощено мне, и то, что я согрешал по своей воле, и то, до чего Ты не допустил меня. И кто из нас смертных, проникнутый сознанием своих слабостей и своего безумия, осмелится приписывать своим силам свою чистоту, непорочность, свою праведность, с тем, чтобы через то иметь менее побуждения любить Тебя, как бы менее необходимым для нас становилось тогда милосердие Твое, в силу которого прощаешь Ты грехи обратившимся к Тебе и оправдываешь их перед Собою правдою Своею? Даже и тот, кто по зову Твоему, последовав Твоему гласу, избежал всего того, что прочтет обо мне в этой исповеди моей, даже и тот человек не может не признать, что Тот же врач, Который исцелил меня больного, предохранил и его от всякой болезни, или, вернее, от многих болезней, и потому самому столько же, да еще и более, возлюбит Тебя, видя, что Тот, Кто освободил меня от таких тяжестей греховных, Тот Самый не допустил и его до испытания таковых тяжестей.