Кристин Коннелли - Исцеление от эмоциональных травм – путь к сотрудничеству, партнерству и гармонии

Минуту спустя он уже лежит на руках своей матери Джулии, спокойный и расслабленный. Он открывает глаза и смотрит прямо на нее. Его взгляд очень пристальный, он изучает черты ее лица. Джулия заговаривает с ним, и в ответ его личико оживает и становится более выразительным. Через несколько минут Этана передают Джону, его отцу. На отца он тоже смотрит очень пристально и, кажется, полностью поглощен открывшимся зрелищем. Тогда Джон медленно высовывает язык, и Этан тянется к нему поближе. Похоже, он сильно увлечен, он хмурит брови, закрывает глаза, потом снова поднимает взгляд на Джона и показывает свой язычок. Ему всего лишь пятнадцать минут от роду.

Длительный зрительный контакт с матерью крайне важен для развивающегося мозга младенца. Когда ребенок видит, что мать довольна, в его мозге вырабатываются допамин и эндорфины, которые не только вызывают чувство радости, но и стимулируют рост нейронов в коре больших полушарий. И наоборот: если на лице матери отражаются отрицательные эмоции, его вид запускает в мозгу стрессовые реакции, блокирующие действие эндорфинов. Иными словами, побольше взглядов, наполненных радостью и любовью – и мозг младенца превратится в сплошную нейронную сеть. Значение визуального контакта меняется, когда ребенок начинает ползать, а затем ходить. Он исследует мир вокруг, и в этом ему нужна поддержка. Часто нескольких секунд обмена взглядами с матерью ребенку бывает достаточно, чтобы понять: то, что он делает, делать разрешается. А его взгляд рассказывает матери о том, что он чувствует, чтобы она могла правильно отреагировать. Такая тонкая сонастроенность вызывает эмоциональный резонанс, совместные переживания и включает в работу одни и те же участки в каждом мозге. Зрительный контакт с матерью может остаться с ребенком и влиять на его эмоциональный фон всю последующую жизнь [340].

С развитием речевых навыков все большее место в жизни занимает вербальная коммуникация, но выражение лица при этом продолжает оставаться одним из могучих средств общения. В голове каждого из нас складывается мимический каталог, где отражены боль, радость, гнев, страх, сомнение, доверие, угроза и многие другие эмоции. Сами мы используем те или иные черты мимики – улыбку, нахмуренные брови, зажмуренные глаза – в целях социальной коммуникации [341]. Выражения лица, соответствующие базовым эмоциям, едины для всех народов и культур, что, по-видимому, говорит об их генетической закрепленности и, следовательно, высокой важности для человеческого вида [342].

Впервые важность прикосновений была продемонстрирована в экспериментах с обезьянами в пятидесятых годах двадцатого века [343]. Детеныши становились эмоционально неуравновешенными, если их отлучали от матерей, а взамен предоставляли только манекены из мягкой материи. Те детеныши, кому приходилось «общаться» с чучелами из металлической проволоки, вырастали еще более травмированными. Без настоящих матерей, которые могли бы покачать их, отшлепать и поиграть с ними, обезьяны вырастали жестокими и агрессивными, с девиантным сексуальным поведением; они не испытывали привязанностей и не позволяли дотрагиваться до себя. Из них получались бесчувственные матери, которые не реагировали на плач собственных детенышей. Так их травма передавалась через поколения. Среди человеческих детей, выросших в сиротских приютах, наблюдается похожая картина.

В другом эксперименте детенышей первые шесть месяцев растили так, что они могли видеть и слышать других обезьян, чувствовать их запах, но прямого физического контакта не было. Такие детеныши вырастали пугливыми, могли обнимать сами себя, сосать пальцы, издавать разные звуки и совершать повторяющиеся действия. Когда в подростковом возрасте или зрелости их объединяли с группой других обезьян, они оказывались агрессивными, не шли на контакт и не могли нормально спариваться. Самки не умели заботиться о собственных детях, около трети из них истязали своих детенышей. Однако если первые полгода детенышей растили нормально и лишь потом изолировали еще на полгода, нарушений помимо агрессии у них почти не проявлялось. Когда рядом с детенышами находились только матери, а сверстников не было, они вырастали пугливыми, агрессивными и антисоциальными. Детеныши, росшие в группах сверстников без матерей, также были пугливы, держались кучками, мало играли и почти не интересовались окружающим миром. Вырастали они социально и сексуально неполноценными и не умели обращаться со своим потомством [344].