Мать Array: Об истинной красоте. Из работ Шри Ауробиндо и Матери

Необходимо, чтобы те, кто занимается творчеством, в великом или в малом, создавая необычайные шедевры искусства и гения или же мелкие обычные вещи для использования в повседневной человеческой жизни, приобрели привычку производить, а нация в целом выработала привычку ожидать прекрасное в предпочтение уродливому, благородное в предпочтение вульгарному, утонченное в предпочтение грубому, гармоничное в предпочтение безвкусному. Нация, которая в повседневной жизни окружена прекрасным, благородным, утонченным и гармоничным, становится такой же, как то, что она привыкла созерцать, и воплощает в себе полноту расширяющегося Духа.

Картинные галереи невозможно создать в каждом доме, но если вся обстановка нашей жизни и убранство наших жилищ образованы вещами, представляющими собой выражение вкуса и красоты, то привычки, мысли и чувства людей неизбежно будут возвышены, облагорожены, гармонизированы, исполнены большей утонченности и достоинства.

Поглощенность универсальной красотой даже только в ее эстетических формах имеет интенсивную силу облагораживания и утончения природы и в высочайшем своем проявлении обладает великой силой очищения.

Мы обычно не замечаем, насколько наше чувство добродетели является чувством прекрасного в поведении, а наше чувство греха – ощущением уродства и порочности в поведении.

Цель существования – не практика добродетели ради нее самой, но Ананда, восторг; и прогресс заключается не в отвержении красоты и восторга, но в восхождении от низшей к высшей, от менее полной к более полной красоте и Ананде.

Таково правильное сознание: не желать и не быть привязанным к обладанию чем-либо ради себя самого, но обретать универсальную красоту и т. д. ради безэгоистичной духовной Ананды.

Существует два вида красоты. Есть та универсальная красота, которая видима внутренним оком, слышима внутренним слухом и т. д. – но индивидуальное сознание откликается на одни ее формы, а не другие, согласно своим собственным ментальным, витальным и физическим реакциям. Есть также эстетическая красота, которая зависит от определенного стандарта гармонии, но различные расы или типы индивидуального сознания образуют различные стандарты эстетической гармонии.

Но как с истиной религии, так и с высочайшей и глубочайшей истиной красоты, интеллектуальный рассудок не может постичь ни ее внутренний смысл и реальность, ни даже внутренней истины видимых принципов и процессов, если только ему на помощь не приходит более высокое, не принадлежащее ему прозрение. Как не может он дать метода, процесса или правила, посредством которого можно или должно создавать красоту, точно так же не может он и даровать восприятию красоты то более глубинное прозрение, которого оно требует; он может лишь помочь устранить притупленность и смутность привычных восприятий и концепций низшего ума, не позволяющего ему видеть красоту или придающего ему ложные и грубые эстетические привычки: он делает это, сообщая уму внешнюю идею и композицию элементов той вещи, которую ему необходимо воспринять и постичь. Что необходимо далее – это пробудить определенное видение, прозрение и интуитивный отклик в душе. Разум, который всегда изучает предмет снаружи, не может дать этого внутреннего и более проникновенного контакта; ему нужна помощь более непосредственного прозрения, вздымающегося из самой души, и он вынужден обращаться на каждом шагу к интуитивному разуму, позволяющему заполнить разрыв, порожденный его собственными недостатками.

Мы наблюдаем это в истории развития литературного и художественного критицизма. На самых ранних стадиях постижение красоты является инстинктивным, естественным, врожденным, откликом эстетической чувствительности души, которая не пытается как-то объяснить себя мыслящему уму. Когда рациональный разум берется за эту задачу, он не удовлетворяется тем, чтобы достоверно зафиксировать природу отклика и то, что он ощутил, но пытается проанализировать, сформулировать, что необходимо, чтобы вызвать обоснованное эстетическое наслаждение, он подготавливает грамматику технических приемов, артистический закон и канон созидания, своего рода свод механических правил и описаний процесса создания красоты, фиксированный кодекс или Шастру. Это порождает долгое господство академического критицизма – поверхностного, технического, искусственного, управляемого ложным представлением, что техника, полностью адекватное описание которой может дать только критический интеллект, является самой важной частью творчества и что каждому виду искусства может отвечать исчерпывающая наука, которая расскажет нам, как произведение создано, и раскроет нам весь секрет и процесс его создания. Но приходит время, когда творец красоты восстает и провозглашает хартию собственной свободы, обычно в форме нового закона или принципа созидания, и эта свобода, однажды завоеванная, начинает расширяться и уносит с собой критический интеллект за пределы всех знакомых ему границ. Появляется более развитое восприятие прекрасного, которое начинает искать новые принципы критицизма, искать душу самого творения и объяснять форму во взаимосвязи с душой или изучать самого творца или дух, природу и идеи века, в котором он жил, чтобы таким образом достичь правильного понимания его работы. Интеллект начал видеть, что его высочайшее дело состоит не в том, чтобы утверждать законы для творца прекрасного, но в том, чтобы помогать нам понять его самого и его работу, не только ее форму и элементы, но сам разум, из которого она явилась на свет, а также впечатления, которые ее эффекты порождают в воспринимающем разуме. Здесь критицизм следует своей верной дорогой, но эта дорога ведет к кульминации, когда мы превосходим рациональное понимание и нам открывается более высокая способность восприятия, супрарациональная в своем источнике и природе.