Андрей Шумин - Гомункулус Зуммингера. Рецепт Парацельса

Зумм здесь не смог, присутствие настолько ярко было, что он отпрянул и приставил колбу, как и хотел учитель.

Зумм долго слушал тишину, и сердце разрывалось, он вспомнил песню, наяву она ему казалась. Так он промучился до утра, а утром сон настиг и вспоминался смутно вчерашний свет Луны. Тем временем, родник в стекле клубился и о стекло, словно оживший, бился.

Ах, за стеной опять запела Канти, Зумм снова слушал сладкий голос неба и наслаждался, представляя, певицу нежно обнимая. Тонул в страданиях наш гений, тем самым светом вскармливал он друга. Что кровь! Она всего лишь жидкость и капли нет души ее, когда не в сердце льется. Поэтому алхимик не дал даже капли зародышу, чтобы не стал убийцей, друг его, что в колбе зарождался. Достаточно одной для самого начала, потом здесь этого не надо, гомункул должен полюбить и клеем быть бесплотным.

Вот так, прошла неделя в ожиданиях, надеждах исполнения мечты. Альберт еще в гостях, а Парацельс все там же отдыхает, не сомневается и знает, что ученик его дорогой верною идет к далекой цели.

Айко стоял на перекрестке страсти, тоски и сладостных желаний. Два дня наш Зумм не слышал голос Канти, не видел, только чувствовал, что есть прекрасное на свете. Желая заглянуть к Эллине и разочароваться боясь, все то, что в первый раз увидел там как живой на Элли смотрит князь, весь извелся наш дорогой алхимик. Его бы разорвало и испепелило желание, но друг взял на себя всю горечь, вдруг. Айко, старательная губка, вбирал в себя, тревожась не на шутку. Уже не видно маленькое сердце, ведь плоть вокруг невидимой стеной закрыла вкруг, лишь Зумм по-прежнему смотрел на колбу, где гомункул зрел.

Лишь тот, кто любит маленького гому, способен видеть маленького дома. Зуммингер наблюдал как сквозь туман, растет его воспитанник Айко. Здесь руки, голова и тело, ноги, растить ребенка в колбе не легко. Он чувствами одними лишь питался, зато весь гармонично развивался. Хотя и были, в общем, перекосы, но их не видно было до поры. Испытывал Айко избыток страсти, любуясь прелестями Эллины – соседки, как не любить ее через стекло, рассматривая в зеркале коленки, и ножки, что сходились в треугольник, вот так, страдая, рос невольник.

Задерживался князь, княгиня тосковала, но применение рукам давно узнала и каждый вечер, стоя в отражении, любила, кажется, как прежде. И каждый раз, все больше оживая, Альберт ей делался желанней, и желала она его как много лет назад, опять.

Вы понимаете, ведь здесь Айко трудился, он в зеркале Эллины поселился, в роль князя медленно входил, вниманием, пока скрепляя рану.

Там, наверху все мастера устраивать этюды, конструктор ситуаций для людей велик, но есть и правила свои – в ходу лишь винтики любви, другими не скрепить чудесные детали: не прочно будет, ненадежно и неестественно и сложно. Эллина к зеркалу все чаще подходила. Заметила, здесь часто легче было.

Дни шли, Айко окреп, но Эллина не видя того, кто в зеркале сидит, решила, это образ князя за ней так пристально следит, ведь зеркала волшебней нет предмета, особенно когда в него действительно вселяются, живут посланцы неба!

А Зумм лежал, все дни и размышлял над поворотами судьбы. Айко, вернувшись с зеркала под утро, сидел у ног хозяина Земли. Зумм восхищался своим новым другом. Гомункул был и впрямь хорош и рос еще до образа небесного Айко.

– Хозяин мой, небесный избавитель, – к нему Айко так часто обращался.

– Что, милый мой гомункул? Рад тебе, – алхимик счастлив, тихо улыбался, – мне так приятно видеть мой цветок, который в колбе рос, старался. – Не называй меня хозяином, мой друг ты был, ты есть и я тут лишь свидетель. Алхимия без Господа – ничто, мой друг, ответь, ты счастлив хоть на свете? Отчасти твой родитель я, поверь и хочется порою мне услышать, – что, думаешь, и как тебе живется, что чувствуют мои, взрослея, дети.

– Зуммингер, знаешь, я давно хотел спуститься в лоно пламенной земли. Ты мне помог, я счастлив здесь, со мною рядом ты. Ты подселил меня к Эллине, я клей меж ней и князем, знаю, известна здесь задача мне моя. Скреплю сердца их, так и быть удача, мой друг, преследует тебя. Еще немного наберусь я силы, всего того, что сердцем рождено, отец мой, Зумми милый, с тобой расти приятно и легко! Не кормишь кровью, чувствами питаюсь, от этого влюбленным в мир расту, поверь, все правда, ты и сам все знаешь, осуществил учителя мечту. Твои заботы, друг, отец мой, Зумми, с лихвой окупятся, поверь, ты не грусти и все печали мы скоро выставим за дверь. Одно лишь странно, не понятно, ты любишь Канти, я этим чувством прирастаю и через силу делаю все это для тебя, а мне хотелось бы одним с тобою быть, хотя бы ненадолго.