Мираж, мираж, мираж – но он не осознавал этого. Разговоры о разводе ничего не дали. Здесь, почти срывался на плач (больно было смотреть на это): ”Ты хочешь бросить меня!”; там, говорил, что это я не даю ему развода. За несколько дней до нового года уехал. Летела душа его в Питер, к своей новой счастливой жизни, и ничего ее здесь не держало.
После его отъезда, на развод я все-таки подала, но не думала, что события у Юрия будут развиваться так стремительно: больница за больницей. В этот период мне приснился сон. Какое-то черное мрачное бревенчатое здание, часовня не часовня, церковь не церковь, вокруг люди не люди, какие-то страшные, непонятные создания. Я стою, чего-то жду. Заносят на покрывале какого-то человека, подхожу ближе – а это уже не человек, а кости, но они еще шевелятся. Я реву, беру покрывало это как мешок и понесла…
Вскоре Юрий присылает мне ммс: сидит он на кровати в одних трусах – скелет можно изучать (я такое видела только в документальных фильмах про концлагеря) и подпись “ТВОЯ РАБОТА”. Опять я виновата – колдую, не даю им жить! Обидно, в душе словно кошки нагадили – когда у них все было хорошо, счастливое лето, осень, про меня и не вспоминали. Душа кричит: ”Да оставьте ж вы меня в покое, я тоже жить хочу!”. Но…, покой мне только снился.
В апреле 2009 он опять приехал на машине, ”помирать” (организация, в которой работал, обанкротилась). Опять ко мне, а не к родителям. Смотрю на его ”орлика”, что стоит в чужом дворе (своего ни у меня, ни у него не было) посреди всеобщей разрухи, и бешенство накрывает меня. ”Настя, пожалуйста, не обижай меня…” – тихо попросил Юрий, а вернее его тень; это все что осталось от здоровенного мужика, куда делись грубость, хамство. Весь вид его оптимизма не добавлял; стыдно было есть, пить, глядя, как он не может этого делать. Никакого злорадства, сама истощала, кусок в горло не лез, глядя как он рвет после каждого приема пищи. Свекровь бегает, суетится, все пытается что-то напхать своему сынку: салата из подорожника, еще какой-то зелени…
Известно, что утопающий хватается за соломинку; выпросил денег у родителей на санаторий, но продержался там всего дней пять. Звонит, плачет как ребенок: ”Заберите меня отсюда!”. Обнадежили его (но не меня) знахарка и хирург пенсионер. Ищет покупателя на машину (за которую не платил и года!), чтобы сделать операцию в областном центре: ”Будет здоровье – будут и деньги!” Гляжу на этот беспредел, ну как ему сказать: ”Да не будет у тебя никакого здоровья уже!”
Звонит Анна, договорилась с операцией в Мариинском госпитале. Опять уезжает в Питер, я рада этой передышке. Операцию сделали: разрезали и опять зашили – рак все опутал. Только тогда он послал телеграммой согласие на развод на адрес суда и спросил: ”Мне домой ехать, или здесь пусть закопают?” ”Езжай, куда от тебя денешься”. Что с машиной, я не знала, просила: ”Верни банку” – Ford (залоговое имущество). Опять все сделал по своему, машину продал (в банке при оформлении кредита ошиблись и выдали ему настоящий ПТС, а не дубликат), а деньги привез мне в ”наследство”. Привезла его сестра поездом, а до конечной – кум на машине. И даже перед смертью, его хвастливая натура сделала мне очередную подляну. Рассказал им, что везет Надьке деньги, в село, где полно наркоманов, где убивали и за тысячу, а нашему куму рассказать – все равно, что всей деревне по секрету.
Прожил он еще пять дней. В первый день приходили друзья проведать, был в сознании, а в последующие – отключался. Сделала душа его уже то, что должна была – привела это бренное тело домой. Я же металась: нужно было прописать его назад (мне же еще пенсию на детей оформлять!), нужно было снова стать на учет к районному онкологу (пока был в сознании, просил уколы), молила бога, чтобы не умер до суда (теплилась еще надежда развестись с ним из-за кредита).
Дежурили по очереди над ним: свекровь, золовка и я. По ночам выли собаки, мявкало что-то непонятное – ”Это филин, к покойнику кричит” – прошептал Юрий. Страшно, страшно видеть, как человек умирает и осознает это. Каждая ночь казалась последней, не помогали и наркотики; Юрий метался на кровати, скрежетал зубами, словно выдирали его душу когтями и явно не светлые за ним приходили. 10 июня, ночью, в день на который был назначен суд, его не стало. Рухнули надежды бескровно разойтись с банком. Говорю себе: ”Ну ничего, я живая, разберусь, уж лучше живому суетиться, чем покойному в гробу моститься.”
Страшное моральное напряжение: ночь, обмывать никто из соседей мужчин не согласился, пришел один родственник, не думая, плохо это или хорошо, обмываю с ним. Никого ни о чем не просила, кто пришел, тому спасибо. С утра, в одном направлении за продуктами, в другом за приданным покойнику, гроб привожу на багажнике, успеваю заехать в суд. Полон дом людей, в голове не выплаченный кредит и чужие деньги. ”После смерти душа человека, если он любил свое тело, три дня находится возле него” – но ничего хорошего эта душа не услышала, плакала по нему только мать…
Читать дальше