Н. Фишер - Регрессия. Исповедь колдуна

– Беркут, снова с нами! – ехидно произнесла математичка, и я утвердительно кивнул, рассыпав заложенные за уши отросшие волосы.

Вокруг раздались смешки – друзей за школьные годы у меня так и не появилось. Меня по привычке называли уродом, уже и не помня причину этого прозвища, и старались не приближаться. Это меня устраивало. До поры, до времени.

– Дуй к доске!

Математичке я не нравился – моложавая и популярная среди подрастающих мужчин, она словно получала удовольствие, слыша обсуждение ее неприлично коротких юбок и развязных манер. У меня же она вызывала лишь пренебрежительную усмешку, казавшись жалкой и одинокой. Наверное, она это ощущала, а потому показательно старалась выставить меня дураком. Я пару раз заикался об этом в разговоре с мамой, на что получал ответ, что в сельскую школу не бегут лучшие педагоги России, и я должен радоваться, что меня вообще учат.

Я нехотя побрел через весь класс с насиженной последней парты к царапаной зеленой доске. Размашистым почерком на нем был изображены всевозможные дроби, которые предстояло складывать, вычитать и умножать не кому иному, как мне. Разобравшись и потратив на это чуть больше времени, чем допускало терпение математички, я бы получил ответ и, скорее всего, правильный. Но она, прищурившись, свысока смотрела на меня, будто это я доставал ей лишь до подбородка, а не она мне.

Не в силах выносить ее взгляд и открытые смешки одноклассников, я прислушался к тому, что уже давно твердил учитель: «Требуй у нее все, что угодно! У нее же совершенно нет воли!».

Почему бы и нет? В конце концов, если я, совсем маленький, смог заставить девочку залезть на подоконник и попытаться сделать шаг в окно, почему не смогу такую ерунду? Да, тогда мне помогал учитель, но сейчас я и сам кое-что знаю, и чувствую, как во мне растет что-то мощное, способное на созидание и разрушение.

– Скажи мне ответ, – ровно проговорил я, взглянув на математичку.

Сначала она опешила, но уже через секунду покорно произнесла: «Две трети». Я записал цифру на доске и продемонстрировал ей же. Получив первую пятерку по математике, я с довольной ухмылкой вернулся на место под встревоженный шепот одноклассников.

– Слышь, урод, это че за фигня? – на перемене меня остановил Витя, к тому моменту уже ставший Витьком, грозой школы, самостоятельно вершившим правосудие даже над старшеклассниками, которых, впрочем, было не так много. От года к году все больше семей переезжали в Москву и отдавали детей в типовые городские школы.

Ниже меня на голову, но раза в три шире в плечах, он зажал меня в углу, совершенно не впечатлившись произошедшим и не подозревая, что и с ним я разберусь в два счета.

– Ты о чем? – Я постарался сделать непринужденный вид, но по лицу Вити понял, что мама права – я плохо вру.

– Че ты сделал с Манькой?

– С Манькой? – переспросил я, теперь искренне не понимая, о ком речь.

– С матичкой. – Мой противник жевал жвачку, громко чавкая и открывая рот.

– С Марией Владимировной? – еще раз уточнил я, и Витек кивнул. – А что с ней не так?

– Хер-ли она тебе ответ сказала?

– Я решил пример, о чем ты? – краснея, как рак, пытался врать я под громкий хохот учителя, звенящий в ушах.

– Ты за дебила меня не считай! Я и вдарить могу! – Перед носом замаячил мясистый кулак.

Я набрал побольше воздуха, протяжно выдохнул и скороговоркой произнес:

– Ты ничего не видел и всех убедишь, что я решил сам. Ты понял?

Витек лишь на минуту замешкался, но взгляд его мгновенно прояснился, и он с уверенностью ответил:

– И как ты, урод, вдруг матику выучил? Репетитор что ли? – Махнув рукой, он удалился прочь, изредка потряхивая головой.

Работает! Это работает! В тот момент я осознал свою безграничную силу – я могу заставить кого угодно служить и подчиняться! Могу превратить врагов в друзей и наоборот. Будут ли их действия искренними? Вряд ли. Но свое я смогу получить всегда.

В тот день я надолго задержался на качелях в дальней части участка, где с детства чувствовал себя на своем месте. Обратившись лицом к лесу, я размышлял о себе, о жизни, о своей силе. Это было моя обитель раздумий, сожалений и принятия решений. Некоторым из них предстояло стать роковыми.

– Покажи, как я стал колдуном, – попросил я вслух.

– Иоганн, ты помнишь это наизусть! Я столько раз показывал… – проскрипело у меня в голове.

– Ну покажи, – совсем по-детски заупрямился я.

– Раньше этот ритуал казался тебе страшным, – усмехнулся учитель.