Н. Фишер - Регрессия. Исповедь колдуна

В кабинет я шагнул первым, скрепя сердце, и с облегчением выдохнул – было время принять безмятежный вид и настроиться на нужный лад. Я кинул портфель на последнюю парту возле окна, сложил на него руки и голову и уставился в окно. Поднималась метель, скрывая лес, единственное место, где не нужно было скрывать свою отвратительную, но необратимую суть.

Минуты продвигались вперед медленно и тягуче, так что я даже успел задремать. Разбудил меня пронзительный девчачий крик, способный поднять даже мертвого.

– Ты? – Маша верещала так, что уши закладывало. – Ты что здесь делаешь? Мама сказала, что тебя исключат.

Я поднялся навстречу девочке, ниже меня на голову, и она в страхе отпрянула, выставив вперед тонкие руки.

– И что же я такого сделал, что меня исключат? – спросил я с издевкой, повинуясь импульсам учителя и надвигаясь на бедняжку.

– Ты пытался заставить меня выйти в окно!

– И ты это помнишь? – На моем лице против воли заиграла самодовольная ухмылка.

– Нет, – прошептала девочка. – Но мне сказала мама. И все видели! – Последние слова она выкрикнула уже у самых дверей.

И тут в освещенное тусклым светом помещение с портретами поэтов на стенах ввалилась большая часть нашего класса. Мальчики замерли, прикрывая собой толпящихся девчонок, словно я был диким голодным зверем, готовым вот-вот броситься на выбранных жертв.

– А вот и наш урод! – донеслось из толпы.

С Витей у меня не сложилось сразу – он будто был моей противоположностью: белобрысый и приземистый, с огромными для семилетки кулаками и хитрым прищуром голубых глаз. Его любили одноклассники: балагур и заводила, он всегда находил нужные слова, чтобы вести за собой остальных, придумывал игры, устраивал импровизированные соревнования. Меня же он всегда называл чудилой, и с этим я не пытался спорить – слишком близок к истине он был. Но слово «урод» заставляло кровь закипать даже без усилий учителя.

Витя вышел вперед с видом хозяина положения, за его спиной теснилась напуганная Маша. Я лишь покачал головой – что еще я мог ответить разъяренному быку, на которого сейчас был так похож противник.

– Что, урод, – повторил он, уставившись прямо на меня, – драться будем?

– Не вижу смысла, – равнодушно ответил я, хотя внутри все клокотало, и впервые учитель не рвался в нападение, а сдерживал меня.

– Ах не видит он! – закричал мальчик. – А Машку заставлять из окна прыгать ты видел смысл?

– Маша, – обратился я к своей несостоявшейся жертве, минуя бугая, – прости. Я не хотел, чтобы ты прыгала из окна! На меня что-то нашло, но это не я, честно! Я обещаю держаться от тебя подальше, чтобы не пугать!

Я говорил совершенно искренне, и лишь учитель внутри моей головы бубнил что-то невразумительное. Маша чуть заметно кивнула и отвела полные слез глаза.

– Да ты драться побоялся! – захохотал Витя. – Ну-ка иди сюда, не соскочишь!

– А давайте его исключим из школы? – раздался с задних рядов глухой знакомый голос – вперед пробирался мой сосед по парте Федя.

– Это как? – уставился на него Витя.

– Очень просто, – ответил мой уже совсем не друг, – проголосуем. Кто за то, чтобы выгнать Игоря из школы, поднимите руку!

Руки всех находящихся в классе взметнулись вверх, и лишь Маша замешкалась и отвернулась, так и не отдав своего голоса.

– Маш, а ты что? – непонимающе тронул ее за плечо Витя. – Он же тебя убить хотел!

– Мне его жалко, я не буду голосовать, – прогнусавила сквозь слезы девочка.

– Ну и пофиг, – отрезал Федя. – Большинство за исключение! Придет Александра Дмитриевна, мы ей так и скажем.

– И что же ты мне скажешь, Федор? – раздался в дверях строгий голос, и все первоклассники тут же растеклись по своим местам, словно только что не было никакого голосования.

– Ничего, – Федя потупил глаза, испугавшись грузной фигуры учительницы, и поплелся на свое место рядом со мной.

Я отодвинулся подальше, чтобы не дышать с этим предателем одним воздухом. И лишь сердце гулко стучало в груди от обиды и разочарования. Неужели учитель прав – хороших людей нет? Но есть же Маша, она пожалела меня, хотя уж она-то имела право меня возненавидеть! А может, я убедил ее и сам не заметил…

– Зачем ты так? – шепотом спросил я у Феди на уроке.

– Теперь они ненавидят тебя больше, чем меня, – пожал он плечами.

Про голосование никто больше и слова не сказал, а вот бойкот мне все же объявили. Я и раньше не отличался популярностью у сверстников – тихий и необщительный, я все больше предпочитал одиночество. Не из-за себя, а ради их же блага – меня же за это считали странным. Теперь я прочно вошел в лексикон одноклассников как «урод», этим словом меня окрестил Витя, и оно приросло к моему образу.