Бэрд Сполдинг - Жизнь и учение Мастеров Дальнего Востока. Книги 1-2

Солдаты замерли, как громом пораженные, в той позе, в какой их застало восклицание Будды: кто с поднятой рукой, кто с оторванной от пола ногой. Будда подошел к Иисусу и, вложив свою левую ладонь в его вытянутую руку, сказал: «В этом, как и во всем остальном, я поддерживаю подъятую десницу моего дорогого брата». Затем он положил правую ладонь на плечо Иисуса, и они некоторое время стояли в таком положении; наконец они легко спрыгнули со стола, а губернатор, солдаты и их командир, отпрянув разом назад, уставились на них, побледнев от страха. Губернатор опустился на стул, вплотную придвинутый к стенке, и все присутствующие издали вздох облегчения. Всю эту сцену, длившуюся всего лишь несколько минут, мы наблюдали, затаив дыхание.

Будда взял Иисуса под руку, и они вдвоем подошли к губернатору. Голосом, отдававшимся в стенах залы гулким эхом, Будда воскликнул: «Как ты посмел назвать наших дорогих братьев христианскими псами? Ты, еще пару часов назад безжалостно оттолкнувший малое дитя, взывавшее о помощи. А эта великая, добрая душа бросила все и откликнулась на зов». Он отпустил руку Иисуса и, протянув ладонь к матери Эмиля, подошел к ней. Он встал к ней вполоборота, чтобы видеть губернатора. По всему было видно, что Будда ужасно взволнован. Обращаясь к губернатору, он не говорил, а швырял ему в лицо горькие упреки:

Ты должен был первым откликнуться на зов ребенка, но ты пренебрег своим долгом; и ты еще смеешь называть эту женщину христианской собакой! Сходи и посмотри на ребенка, который еще недавно изнывал от боли, а теперь совершенно здоров. Посмотри на уютное жилище, что выросло на месте лачуги, в которую ты загнал своих подданных своими неправедными делами. Взгляни на кучу тряпья и мусора, с которой этот великий человек – он показал на Эмиля – поднял спящего ребенка. Посмотри, с какой нежностью он уложил его в чистую, свежую кроватку. А потом взгляни, как мгновенно исчезли мусор и тряпье, на которых он лежал. А ты, изувер и фанатик, восседаешь себе в порфировой мантии, которую вправе носить лишь те, кто чист душою! И ты еще смеешь называть этих людей, которые никому не причинили никакого зла, христианскими псами; и ты еще называешь себя последователем Будды, Первосвященника земного храма. Стыд и позор!

Каждое слово Будды было подобно удару, что обрушивался на губернатора и встряхивал его стул и ковер за спиной. Сила ударов была столь велика, что губернатор поминутно вздрагивал, а ковер вздымался, словно от сильного ветра. В переводчике не было никакой надобности; губернатор все прекрасно понимал, хотя Будда говорил на чистейшем английском.

Будда развернулся, подошел к двум мужчинам с золотыми монетками в руках и попросил, чтобы они отдали их ему. Неся обе монетки на раскрытых ладонях, он вернулся к губернатору и крикнул ему: «Покажи руки!» Губернатор вытянул ладони, но они так тряслись, что он едва удерживал их на весу. Будда положил в обе руки по монетке, и они моментально исчезли. «Видишь, даже золото убегает у тебя из рук», – воскликнул он; и обе монетки одновременно опустились на стол перед мужчинами, у которых Будда их взял.

Затем Будда вытянул руки, накрыл ими ладони губернатора и тихо, спокойно сказал: «Не бойся, брат. Я не осуждаю тебя. Ты сам себя осуждаешь».

Он подождал молча, пока губернатор полностью успокоится, потом убрал руки и сказал: «Если кто-нибудь начинает тебе перечить, ты тотчас хватаешься за оружие. Но запомни: когда ты судишь и наказываешь других людей, ты судишь и наказываешь себя».

Повернувшись к Иисусу, он произнес: «Мы оба знаем об этом, а потому отстаиваем добро и братскую любовь всех людей».

Он опять взял Иисуса под руку и сказал ему: «Прости, брат. Я немного погорячился. Уступаю место тебе».

На что Иисус ответил: «Ты вел себя благородно. Мне не в чем тебя упрекнуть».

Они поклонились, направились к выходу и у дверей растворились в воздухе.

Комната мгновенно наполнилась шумом и гамом. Губернатор, командир, солдаты и телохранители наперебой жали нам руки. Все говорили одновременно, не слушая друг друга. Губернатор обратился к Эмилю, и тот призвал всех к тишине. Как только шум утих, Эмиль сказал, что губернатор просит нас сесть за стол.

Когда все сели на свои места и восстановилась тишина, командир выстроил солдат в три шеренги по обе стороны стола и за спиной у губернатора. Губернатор встал и сказал (его слова перевел нам Эмиль): «Сознаюсь, я поддался минутному порыву и проявил излишнее рвение. Мне невероятно стыдно, и я вдвойне сожалею о случившемся. Но что было, того не воротишь. Думаю, вы заметили, какая перемена произошла во мне. Я прошу Брата Баггета встать и принять мои самые униженные извинения. Встаньте все, пожалуйста». Когда мы встали, он продолжил: «Горячо прошу вас принять мои самые униженные извинения. Я невероятно рад вашему приезду и очень хотел бы надеяться, что вы останетесь у нас навсегда. Если вам понадобится конвой (в чем я, правда, весьма сомневаюсь), и я, и командир почтем за великую честь служить вам. Мне нечего больше сказать вам. Желаю всем спокойной ночи. Чувствуйте себя как дома. Я салютую вам, и солдаты тоже отдадут вам честь; они проводят вас до дому. Еще раз желаю вам спокойной ночи».