Джон Ури Ллойд - Этидорпа, или край Земли

«Чикаго Медикал Таймс»

«Этидорпа или край Земли» не похожа ни на одну книгу. Очарование приключения, вдохновение романа, стимулирующий удар противоречивости, увлекательное исполнение научной истины, пыл морального энтузиазма – все это обнаруживается на ее страницах. Книга может быть отнесена к разряду философского повествования, содержащего много точной научной достоверности, множество смелых теорий и гениальных рассуждений о природе и судьбе человека. Оккультный и эзотерический характер дискуссий дает им странные очарования. Вряд ли мы можем классифицировать этот труд согласно ординарным правилам, настолько он необычен по форме, содержанию и смыслу, настолько беспорядочен по тематике, своеобразен в обращении к рассудку, религии и моральности. Прямое учение книги, поскольку оно нацелено на то, чтобы повлиять на поведение человека, является всегда чистым и божественным.

Доктор Венейбл

Никто, кроме профессора Ллойда, не смог бы написать главу «Пища человека». Никто не знает и не думает о таких предметах подобным образом. Описание «старого человека», описание «духа камня», «духа растений» и, наконец, «человеческого духа» необыкновенно изящно. Но те, кто слушал лекции профессора Ллойда, везде улавливают его импульс. Единственное сожаление при чтении этой захватывающей книги заключается в том, что она заканчивается неожиданно, потому что конец Земли приходит без катастрофы. Она должна бы быть на сотни страниц длиннее... Читатель жаждет большего и... задумчиво закрывает книгу.

«Эклектик Медикал Джорнэл»

Предисловие к книге «Этидорпа»

Книги являются надгробными камнями, сделанными живыми для живых. Они предназначены скорее для того, чтобы лишь напомнить нам о мертвых. Предисловие подобно эпитафии. Оно представляется бесполезным, для того чтобы «вымолить приходящую дань» мимолетного интереса. Ни один человек не обольщается ни «могильной надписью», ни предисловием, пока оно не будет сопровождено невыразимым очарованием. В некотором смысле библиотеки представляют из себя кладбище, а ряды молчаливых томов, со своими туманными заглавиями, предполагают надгробные плиты, многие из которых, увы, не более чем пустые надгробия. Современная книга, независимо от того, насколько талантлив автор, несет в себе его близкую персональность, с которой часто могут обращаться пренебрежительно или даже с презрением. Но громкость старого века требует некоторого почитания пергаментно переплетенного или сделанного из свиной кожи издания, либо старинной желтой парчи двух- трех- пятисотлетней давности, независимо от его содержания. Оно запечатлевает единое с неописуемым ощущением чувство, близкое к благоговению и преклонению – так действует пшеница из египетских гробниц, даже если это всего лишь пшеница. Мы берем такое издание с полки осторожно, а кладем обратно мягко. В то время как с продукцией современных писателей обращаются фамильярно, пока живущие толкают еще живых людей к тем авторам, которые давно мертвы, прикоснулись подобно тем, кого схватили рукой из невидимого мира. Читатель чувствует, что призрак формы противостоит его собственной и спектральные глаза сканируют страницы, как только он их переворачивает.

Суровое лицо персонажа, чье подобие оформляет заглавный лист пожелтевшего тома в моей руке, говорит о себе по прошествии двух веков и приказывает мне быть настороже. Титульная страница, красная от почитания, большой фолиант, поставлен обратно на место с заботой, так что почти суеверное ощущение побуждает меня быть осторожным и не причинять обиды. Пусть будут осторожны те, кто берет на себя смелость критиковать интеллектуальные труды таких авторов.

Находясь в библиотеке античности чувствуется тень кладбища. Каждый тон прибавляет угнетение, каждый старый фолиант проявляет воздействие своего духа на очевидца. Так разве эти старые книги не являются духами? Земная гибель покрывает разум так же, как тело своего обитателя. И хотя только сильное воображение может допустить, что дух обитает вокруг и задерживается у неодушевленной глины, здесь каждое название является голосом, который говорит так, как будто сердце его создателя все еще бьется, а умственная суть мертвого писателя покрывает живущего читателя. Снимаю с полки покрытый пергаментом фолиант – он был написан в одном из столетий далекого прошлого. Приятное лицо его создателя настолько свежее, как будто вчера напечатанное, улыбается вам с восхитительной обложки, покрытой гравированной пластиной меди. Без слов разум автора возвышается перед вами. Этот человек не умер, а приятели его живы. Повернитесь к полкам – перед каждой книгой стоит дух-хранитель, вместе они формируют призрачную армию, которая не видима смертным, она окружает зрителя.