Нил Уолш: Дружба с Богом

Таково послание этой книги. Все мы дружим с Богом — знаем мы об этом или нет.

Я был одним из тех, кто не знал. Я также не знал, что может мне принести эта дружба. В этом и заключается великое чудо. Не столько в том, что мы можем дружить и действительно дружим с Богом, а в том, что эта дружба приносит нам и к каким высотам она может нас поднять.

Мы все находимся в пути. У этой дружбы, которую нас приглашают развивать, есть цель, для ее существования есть причина. До недавнего времени я не знал этой причины. Я не помнил ее. Теперь, когда я ее знаю, я больше не боюсь Бога, и это изменило всю мою жизнь.

На этих страницах (и в моей жизни) я все еще задаю множество вопросов. Но теперь я также даю ответы. В этом разница. В этом перемена. Теперь я говорю с Богом, а не просто говорю Богу. Я иду рядом с Богом, а не просто следую за Ним.

Больше всего я хочу, чтобы ваша жизнь изменилась так же, как моя; чтобы вы тоже — с помощью этой книги — ощутили совершенно реальную дружбу с Богом и чтобы в результате вы сказали свое слово и жили свою жизнь с новым смыслом.

Я надеюсь, что вы больше не будете искателем, но станете носителем Света. Ибо что вы несете, то вы найдете.

Кажется, Бог ищет не столько последователей, сколько лидеров. Мы можем следовать за Богом, а можем вести других к Богу. В первом случае меняемся мы, во втором — меняется мир.

Я точно помню, когда решил, что нужно бояться Бога. Это случилось, когда Он сказал, что моя мать попадет в ад.

Хорошо, Он сам не говорил, но мне сказали это от Его имени.

Мне было около шести лет, и мама, которая считала себя немного мистиком, «читала карты» на нашем кухонном столе для своей подруги. В наш дом постоянно приходили люди, чтобы послушать, какие предсказания может извлечь моя мать из колоды обыкновенных игральных карт. Говорили, у нее неплохо получается, и слава о ее способностях незаметно распространялась.

В тот день, когда мама гадала на картах, к нам в гости неожиданно пришла ее сестра. Я помню, что тетя была недовольна сценой, которую увидела, когда, постучав лишь один раз, вошла на кухню через заднюю дверь. Мама действовала так, словно ее застукали на горячем, как будто она делала то, чего делать нельзя. Он неловко представила свою подругу и, быстро собрав карты, сунула их в карман фартука.

В тот момент ничего не было сказано по этому поводу, но позже тетя пришла попрощаться со мной на задний двор, где я играл.

— Знаешь, — сказала она, когда я провожал ее до машины, — твоей маме не следует гадать людям о будущем на картах. Бог накажет ее.

— Почему? — спросил я.

— Потому что она связалась с дьяволом, — я помню эту фразу из-за того, что она прозвучала для меня как-то особенно жутко, — и Бог отправит ее прямиком в ад.

Она сказала это так небрежно, словно говорила о том, что завтра пойдет дождь. Я до сих пор помню, как дрожал от страха, когда она выезжала со двора. Я до смерти испугался, что моя мама так рассердила Бога. Именно тогда во мне глубоко поселился страх перед Богом.

Как мог Бог, самый милостивый Создатель во Вселенной, хотеть наказать вечным проклятием мою мать, которая была самым милостивым создателем в моей жизни? Вот что я силился понять своим умом шестилетнего ребенка. И я пришел к выводу, естественному для шестилетки: если Бог был настолько жесток, чтобы поступить так с моей матерью, которая в глазах всех своих знакомых была почти святой, значит Его очень легко разозлить — легче, чем моего отца, — поэтому лучше быть поосторожней.

Я боялся Бога много лет, потому что мой страх постоянно укрепляли.

Я помню, как во втором классе церковно-приходской школы я услышал, что, если младенец не крещен, он не попадет в рай. Даже для второклассников это казалось столь невероятным, что мы стали донимать монахиню, которая нас учила, неожиданными вопросами вроде:

— Сестра, сестра, а что, если родители везли младенца на крещение, но вся семья погибла в ужасной автокатастрофе? Разве он не попал бы с родителями в рай?

Монахиня, очевидно, относилась к Старой школе.

— Нет, — тяжело вздыхала она, — боюсь, что нет. Для нее доктрина была доктриной, без каких-либо исключений.

— Но тогда куда попал бы младенец? — серьезно допытывался один из моих школьных товарищей. — В ад или в чистилище? (В хороших католических семьях девять лет — достаточный возраст, чтобы точно знать, что такое «ад».)

— Ребенок не попал бы ни в ад, ни в чистилище, — говорила нам сестра. — Он попал бы в лимб.