Аза Петренко - Вижу судьбу

– Что ж вы так? Я же ваша постоянная покупательница…

– Азочка, – умоляют они, – постой немножко: ты как магнитом людей притягиваешь. Ты уходишь – все покупатели разбегаются.

И смех и грех.

Уже в школе ко мне все приставали: погадай, погадай! В том числе и учителя. Потому что все знали, что я – внучка Азы Дмитриевны. И с 14 лет я уже профессионально принимала людей. А папа страшно ругался, запрещал мне гадать и гонял всех со двора:

– Что вам нужно от ребенка?.. Вы, взрослые люди, не можете со своими проблемами разобраться, так чего ждете от девчонки?..

Он хотел, чтобы я стала врачом: и профессия уважаемая, всегда востребованная, и в память о маме. А я мечтала быть балериной. Только музыка заиграет, я подвязывала широкую юбку в виде пачки, поднималась на пальчики и кружила по комнате. А когда по телевизору показывали балет, я прилипала к экрану, забывая обо всем на свете! Балерины из меня, увы, не получилось, но танцевать до сих пор люблю. Меня часто приглашают на свадьбы пары, которым я помогла найти друг друга. И всегда ради меня оркестр играет «цыганочку». Я мгновенно завожусь, выхожу в круг. И то ли я так действую на людей, то ли все-таки эта музыка, миг – и все пускаются в пляс! И русские и нерусские, и худые и полные, и молодые и… не очень. У всех глаза горят, все как бы родство друг с другом чувствуют, наперебой кричат:

– Аза, мы тебя любим!

И я вас люблю!..

Папа растил нас и воспитывал один. Только со временем я поняла, какой груз он взвалил на свои плечи, как же ему было трудно… Сам заплетал нам с сестрой косы, следил за учебой. Чтобы больше зарабатывать и больше времени нам уделять, забросил любимую музыку и преподавание и пошел работать электриком в ЖЭК. У него золотые руки: все может. Он – человек гордый, никогда никого не просил о помощи. Жили мы небогато, но папа не признавал никаких пособий и подачек:

– Ничего нам не надо: сам своим детям заработаю.

Учителя знали нашу ситуацию, входили в положение. Если я не приходила в школу, – значит, младшие дети болели. И мне верили без всяких справок. Я всегда добром вспоминаю учителей, и особенно свою классную руководительницу Анну Никитичну, и молю Бога, чтобы моим деткам попалась такая же, как она. Это прекрасный, большой души человек! Она относилась к нам ко всем с материнской любовью. Она еще папу моего учила, потом всех нас.

Когда была нами не довольна, шутливо роптала:

– Это мне такое божье наказание: учить весь род Петренко? Все, сил нету вас терпеть, – ухожу на пенсию!

Я – ей:

– Анна Никитична, а Сашу кто будет учить? А наших деток?..

Помню, в классе четвертом к празднику надо было прийти в парадной форме с белыми бантами. Я совсем забыла и поздно папе об этом сказала, когда уже надо было идти в школу. А белых бантов-то нет, и взять негде. Папа тут же нашел выход из положения: туго накрахмалил бинты, нагладил и вплел мне в косы. Но пока я дошла до школы, они от дождя намокли и обвисли. Анна Никитична пришла в ужас:

– Я твоему отцу руки оторву!

Куда-то побежала, вернулась с двумя красивыми капроновыми бантами и переплела мне косы. Так что я не чувствовала себя хуже всех.

Мы папу очень слушались, понимали с полувзгляда. Он никого из нас никогда не выделял. И ругал и хвалил – только всех. Но я всегда знала, что его любимица. С тринадцати лет папа советовался со мной как со взрослой. Единственный момент, когда я ослушалась отца, – вышла замуж против его воли.

Когда я только родилась, папа со своим лучшим другом, у которого родился сын, решили поженить детей. Вообще у нас так принято. На моих крестинах они ударили по рукам и договорились породниться. У нас такие договоры самые крепкие: в долг так берут, продают, покупают. Слово у цыган – это закон, крепче любой бумаги.

Папа, как любой любящий родитель, хотел для меня хорошую судьбу. Семья его друга была богатой, поэтому он знал, что я бы ни в чем не нуждалась, не думала, как и чем прокормить детей… Словом, с его точки зрения это была для меня очень хорошая партия.

Я ему говорила:

– Папа, этот парень не моя судьба.

Он отмахивался:

– Это ты себе напридумывала!

– Если выдашь за него замуж, все равно жить с ним не буду, – пугала я его, – к тебе вернусь!

По цыганским законам это большой позор. Но я не очень-то этих законов придерживалась: мамина русская кровь не давала покоя. Сколько раз к папе подступала:

– Вспомни, как ты сам против воли родителей пошел: на русской женился!

Но папа, к которому судьба была так безжалостна, не хотел ее повторения для меня, и затыкал уши.