Кто-то приходил за советом о том, как увеличить надои молока у престарелой коровы, читался по мере надобности Молитвослов, летели дождевые тучи на Самару, которые следовало направить в засушливый Казахстан… Все важные события дня отшельник Матвей записывал в свою тетрадку.
Имелись в тетрадке и записи, связанные с обузданием этим отшельником телесных чувств:
« Понедельник . Напомнить Смотрителю Ада, когда туда попаду, что сегодня я выпил лишнюю чашку чая.
Вторник. Сегодня я снова выпил лишнюю чашку, правда, не полную…»
Отшельник Ю. обладал умом, быстрым и точным, словно сабля в руках кавалериста.
Живи отшельник в миру, с таким умом наверняка бы заведовал лавкой товаров, а в случае везения имел бы и свой завод. Но ум житейский среди отшельников ценился не слишком высоко, поскольку оценивал и делил всё то, на что был направлен. Ценился ум интуитивный, который объединял, сострадал и лечил, и который раскрывался в человеке благодаря постам и молитвам. И отшельник Ю. мучился своим житейским умом, как мучаются страшной болезнью.
Однажды Ю. спросили:
– Равно ли, почтенный, ведёте вы себя с умными и глупыми людьми?
Ю. ответил:
– С умными я больше беседую, глупых – больше люблю.
Один отшельник, давший своей гордыне решительное сражение, взявший её в плен, внимательно её изучивший, а после с великим состраданием отпустивший её на волю, говорил:
– Даже если спасаешь тонущего в реке человека, умей увидеть, какие руки протянуты к нему. Твои ли немощные руки? Положим, и твои. Но только одетые, как в рукавицы, в светящиеся руки Христа!
Представьте себе человека, умеющего увидеть в земле, утрамбованной сапогами, мягкого червяка. Если такому человеку указать пальцем на землю и спросить, как та называется, человек может ответить: «червяк». Потому что именно червяка видит он глазом ясновидения.
– Доброе утро! – говорил всякий раз, встречая приходивших к нему мирян, один отшельник.
– Да, но сейчас уже вечер (или полдень), – возражали ему.
– Я имею в виду совсем другое утро, – пояснял отшельник. – Я имею в виду утро нашей жизни !
Во время схода отшельников старец Филимон, разминая затёкшие конечности, наступил на ногу Юлиану…
– Прости мне, брат Юлиан, мою угловатость! – попросил Филимон.
– И ты меня прости, – ответил, скрывая боль, Юлиан. – За то, что вовремя не отодвинул свою ногу!
Отшельник Нил, любивший проводить свои ночи на вершине Стрельной горы, был полон тех радостей, которые в списке радостей человека обычно не значатся.
Наблюдая как-то луну, всплывавшую над лесом, Нил восхитился её лицом, рябым от ночных бабочек, и произнёс:
– А всё-таки радостно сознавать, что она ничья – ни монгольская, ни русская, ни французская – луна на небе!
Отшельник Сысой видел дерево – деревом, а дорогу – дорогой. Но когда шёл дождь, его струи изменяли округу, заставляя деревья шептаться и безглазые камни – смотреть глазами луж.
Именно отшельник Сысой не уставал удивляться дарам, которые приносит ему молитва. Окинув хозяйским взглядом свою пещеру, толкнув для порядка её щербатую стену плечом, Сысой качал головою. И спрашивал в который уже раз:
– И куда ты, пещера, исчезаешь во время молитвы? Остаются лишь бескрайняя земля да бескрайнее небо!
– Принёс?
– Известное дело!
– А что принёс?
– Позолоченный полог зари.
– А робкие перезвоны капель росы, которые я просил тебя принести не единожды, принёс?
– А вот перезвоны-то принести и не смог!
– Тогда снова отправляйся в мир, и непременно их мне принеси...
Так беседовали, сказывают, ученик и Учитель, жившие ещё в докиевские времена. Языческая, малопонятная для нас религия тогда господствовала на земле.
Достигнув к концу своей жизни просветления, старец Иридий стал жить исключительно заботами о других. Словно забыл самого себя в лугах под Самарой, где прошло его детство, и вошёл в незнакомый ему доселе простор, в хоромы Божьего сознания.
Если еды в пещере Иридия не было три дня, он не особенно расстраивался, если не было неделю – не слишком горевал. В этой связи община отшельников установила над старцем опеку, да и миряне, сильно его любившие, присматривали за ним.
Читать дальше