Евгений Поплавский - Говорят, люди не помнят своего рождения… Исповедь души

Мы взрослели. И со временем стали понимать, что очень хорошо дополняем друг друга. Да, у нас были на какие-то вещи разные взгляды. Взять хотя бы тех же родственников. Он очень любил сестру, жалел маму, переживал за отца, а мне, честно говоря, было плевать… Никто из них не знал про меня, да и попробуй он им рассказать, меня сочли бы не больше чем плодом больной фантазии, поэтому я со спокойной совестью отвечал им всем взаимностью. Мне было все равно. Да, я ценил то, что, скажем, отец делал для нас. Я был благодарен ему за его неуклюжие старания сделать нашу жизнь лучше, но в целом я не испытывал в его адрес никаких особо сильных эмоций. А мой брат был готов порвать на ленточки любого, кто сказал бы хоть одно слово про нашего отца не с той интонацией. И бывали случаи, когда так и происходило. Вообще, было очень странно видеть от человека, не проявлявшего ни малейших эмоций при любых скандалах, такой всплеск чувств, вызванный всего лишь парой слов, которые лично на меня не производили абсолютно никакого впечатления. А наша сестра, этот маленький человечек, по которому, как и по нам, катком проехали родительские послеразводные скандалы… Такого прилива нежности и заботы я не чувствовал от него ни к одному другому человеку.

Ему доставляло огромное удовольствие ощущать мою радость, и поэтому он часто делал вещи, которые сам бы никогда делать не стал, но в то же время в другом оставался непреклонен. Так и получалось, что для меня он лазил с друзьями по крышам, воровал гирьки на базаре, а потом приходил домой и садился за уроки. Учеба! Это была его страсть, которой я никогда не понимал. Да и сейчас, пожалуй, тоже не понимаю. Ему нравилось учиться. Причем не важно чему. Играть в футбол или постигать геометрию, учиться клеить кораблики или погружаться в историю. Ему нравился сам процесс. Наверное, если бы не я, он бы целыми днями проводил в библиотеке, кружках и вырос, скорее всего, каким-нибудь вундеркиндом, но я был, и поэтому, приходя со школы, он шел гулять во двор, играл в футбол, лазил по стройкам, хотя сам не видел в этом ровно никакого смысла. В принципе наш симбиоз выливался в то, что называют нормальным ребенком. И все были довольны.

В какой-то момент у нас, естественно, появилось желание разобраться подробнее в нашей непростой ситуации. Ведь, согласитесь, не у каждого человека есть брат, который живет без физического тела. Это было непонятно. И даже странно. И просто необходимо было выяснить, почему все так получилось. Но как? Родителям рассказать мы даже не пытались. Отец бы точно не понял – это стало ясно сразу. Друзьям… Были робкие попытки поделится этой СТРАШНОЙ тайной, но они все как одна закончились советом посетить психиатра. Оставались только книги. С чего начать? Правильно, с вопроса о том, что остается от человека, когда физическое тело умирает. По общепризнанному мнению, остаться должна была душа, но что это такое, никто толком не знал. И мы с головой погрузились в религию, точнее – в религиоведение. Первым было православие как наиболее доступный объект. Мы проштудировали Библию, общались со священниками в церкви, но ничего, кроме шаблонных безликих фраз, так и не обнаружили. Все могли рассказать, как надо жить и как устроен мир, основываясь на фразе «Пути Господни неисповедимы». Однако реально никто не мог ничего объяснить. Все говорили или писали (если говорить о книгах) кучу умных слов по поводу того, что будет, что было, как надо себя вести, но никто не объяснял почему. Тем более что с нашей реальностью многие каноны православия просто не сходились. Тогда мы начали изучать другие религии. Католицизм, протестантство, индуизм, даосизм, буддизм… Мы даже пытались общаться с появившимися тогда в изобилии сектантами типа «белых братьев» и свидетелей Иеговы. Был даже забавный момент, когда отец нашел у нас в столе их брошюрки и решил, что его сын – сектант. Самое сложное во время всех его лекций о вреде сектантства было не улыбаться: он от этого начинал очень сильно нервничать и все лекции шли по новому кругу. Однако его, конечно, можно понять: он переживал за человека, которого знал только по тому, что ему сочли нужным показать. То есть не знал совсем. Потому что если бы знал, то никогда не заводил бы таких разговоров.

Было перелопачено очень много литературы, но для того возраста ее оказалось мало. Во взрослые библиотеки еще не пускали, а в детских ничего толкового не попадалось. И постепенно эта идея зачахла. Не совсем, конечно, но, по крайней мере, она ушла на второй план…