Максим Толмачёв - Урга и Унгерн

– Господа, вот Кирилл Иванович. Вчера вечером его к нам перевели. Надеюсь, расскажет нам, что теперь в городе происходит. – Бурдуков сел среди остальных на тряпки и миску с едой поставил перед собой. Жестом он предложил присаживаться, вытер руку о свое мятое пальтишко и, захватив из миски пальцами чумизы, зашевелил усами, приступив к трапезе.

Я сел на пол, напротив зрителей, тоже вытер руку о гимнастерку и начал молча есть. Каша была холодная и пресная, в ней попадалась солома и камешки, но аппетит у меня проснулся волчий. Поглотив еду, я провел пальцем по краям миски, собирая остатки. Все это время мои зрители сохраняли молчание, некоторые ели, другие просто наблюдали за моими действиями. У меня оказалось немного времени для того, чтобы собраться с мыслями. В нескольких словах я описал ту ситуацию, которую встретил в Урге на момент своего ареста.

Арестовали меня, как одного из многих, почти сразу после второго неудачного штурма Урги бароном фон Унгерном. Ждал своей очереди на допрос пару недель на гарнизонной гауптвахте китайских казарм. После таких допросов назад никто уже не возвращался. По вечерам слышал выстрелы; сделал вывод, что всех, кого допрашивали, расстреляли. Но сегодня видел кое-кого из арестованных вместе со мной и понял, что ошибался. С обстановкой в городе почти не знаком, попал в Ургу проездом во Владивосток, да вот застрял. Из города не выпускают, в город не впускают, ожидают очередного нападения барона.

Присутствующие арестанты довольно быстро потеряли ко мне интерес, было понятно, что свет на события в городе я не пролью. Однако Бурдуков не сдавался, он отвел меня в дальний угол и там предложил рассказать о себе подробней. Я описал ему в общих чертах свои мытарства и попытку добраться до Владивостока. Рассказал, как, желая обойти «читинскую пробку», двинулся на восток через Монголию, как в Урге встречался с бывшим консулом Аркадием Александровичем Орловым, как тот отказал мне в выдаче документов, сомневаясь в моей личности. Про штурм города Романом Федоровичем фон Унгерном я рассказать практически ничего не мог. Вспомнил ночную стрельбу в разных частях города, суматоху на следующий день, патрули и свой арест.

Бурдуков слушал внимательно, не перебивал, несколько раз задавал уточняющие вопросы, морщился и поправлял очки на носу.

– Да, батенька, попали вы под раздачу, – резюмировал Алексей Васильевич и снял очки. Без очков он беспомощно щурился и забавно шевелил при этом усами. Протерев несвежим платочком стекла, он бережно обернул очки и сложил их в специальный футляр, который спрятал во внутреннем кармане пальто. Посидев в молчании несколько минут, он спросил:

– А сколько вам лет?

– Тридцать пять весной исполнилось.

– Мы с вами почти ровесники, мне стукнуло 38. И знаете, именно вчера у меня был день ангела. Я не верю в случай, думаю, провидению было угодно, чтобы мы с вами встретились в этом неуютном месте именно сегодня.

Бурдуков со значением приподнял бровь и слегка наклонил голову, разглядывая меня. Хотелось есть и курить, а еще я бы с удовольствием выпил водки… К черту Бурдукова с его именинами и провиденьем, хотя какая ирония в том, что даже в таком поганом месте люди не забывают о праздниках. Я улыбнулся тому, что еще жив, а Бурдуков, очевидно, принял улыбку на свой счет и в свою очередь заулыбался, раздвинув в стороны грязные усищи.

– А как, Кирилл Иванович, вы относитесь к гашишу?

– Господин Бурдуков, это праздное любопытство?

– Отнюдь! – ответил Бурдуков и достал из внутреннего кармана своего пальто мятую папироску и несколько спичек. – К сожалению, угостить вас бухарским чарасом у меня в силу ряда причин не получится, но мне преподнесли в подарок немного гашиша. Хотел приберечь его до лучших времен, но судьба распорядилась, видимо, иначе, послав вас ко мне на именины.

Покурив, мы сидели в уголке с Бурдуковым и вели беседы. Настроение в первый раз за многие месяцы было отличным, все тревоги рассеялись, а усталость, голод и смерть казались сейчас далекими и иллюзорными. На некоторое время я потерял счет часам и минутам, а потом заметил, что свет в оконцах стал тускнеть и в город пришел холодный вечер. Бурдуков, напротив, не был расслаблен, он довольно оживленно для своего темперамента рассказывал мне очередную историю, к которой я прислушался сначала без интереса.

– В конце лета 1913-го года я планировал выехать из Улясутая по делам своей торговой конторы в Хангельцык. Оттуда до Кобдо рукой подать, и я, как водится, заехал за корреспонденцией в Улясутайское консульство. В те годы консулом был господин Вальтер, он попросил меня задержаться, чтобы собрать письма и посылки коллегам в Кобдо. Пока пили чай, Вальтер объявил мне с улыбкой, что ко мне присоединится попутчик, сотник из Амурского казачьего полка, некто поручик Роман Федорович Унгерн-Штернберг. Да-да, Кирилл Иванович, тот самый барон фон Унгерн, который недавно штурмовал Ургу. Впрочем, тогда он еще не наделал столько шума, слышать о нем никому не приходилось. Вот так я его впервые и увидел. Представлял он из себя изумительный образчик… Вбежал в комнату весь пыльный, потрепанный, на лице рыжая растительность, усы неопрятные висят, глаза блеклые дикие. Оказалось, он только из Урги прискакал, чуть ли не 800 верст, и тут же в Кобдо рвался без передыху, от чая отказался наотрез. Ему бы себя в порядок привести, а то вид разбойничий – брюки протерты, голенища сапог в дырах, военный костюм в грязи, и запах, признаюсь, источал он туземный… Какой там! Забрал у Вальтера командировочное удостоверение с печатью и бегом на конюшни. Ну и я, чтобы не отстать, за ним. Был с ним улачи (проводник по-нашему) до Кобдо, монгол кривоногий, но проворный, все на себе винтовку Романа Федоровича таскал, а кроме винтовки, шашка у него сбоку висела и наган торчал за поясом, да еще пустой мешок брезентовый через плечо перекинут, вот и вся поклажа. Да, был еще ташур бамбуковый, которым монголы лошадей подгоняют. Так он, Кирилл Иванович, как мы с Улясутая выехали, этим ташуром монгола-улачи так угостил, что на следующем уртоне тот куда-то пропал с концами. По-монгольски барон тогда очень слабо понимал, а говорил и того хуже, я в дороге его учил, как мог, я ведь при консульстве в Кобдо переводчиком числился, с детства по Монголии с отцом мотался… И такая беда была на каждом уртоне, а их в улясутайской долине до Кобдо 14 станций, как известно, это верст пятьсот. Так вот, весь путь он с улачами бился, ташуром орудовал, не скупясь на затрещины, утверждал, что с этим ленивым народом нельзя иначе… Ох и икалось консулу Вальтеру в те трое суток, за которые мы доскакали до Кобдо. Много недобрых слов про него я в сердцах наговорил, подсунул он мне попутчика… К середине пути весь зад в кровавых мозолях был…