Лисси Мусса - То ль меня склюет Петух, то ли я его. Умеете ли вы читать сказки с пользой для себя?

Ах, Москва моя, город-хризантема! Он распускается из центра, как бутон, открывая все новые и новые улицы, улочки, проспекты, переулочки…

Загадка этого города в том, что будет тебе такой, каким ты его хочешь видеть. Хочешь город-оркестр – и ты будешь купаться в море звуков, грохота, звона и плеска, а если хочешь – это будет тишина, когда ни звонка, ни крика, ни полслова… Это будет город-картина, и город-офис, город-вокзал и город-театр, город-мальчик и город-девочка… выбирай!

Мы с Апельсинкой выбрали город-кафе. Везде нам находились уютные уголки для разговоров, везде под рукой была чашка кофе, и присутствовала ненавязчивая музычка, и запах вкусноты разливался вокруг…

Работа кипела, проект наш расцветал. Апельсинка моталась на завод – варить цветное стекло, тиранила рабочих, которые готовили арматуру для витража, ночами отрисовывала новые свои грандиозные идеи, и заказчики только крутили головами и щелкали языком от величия дизайнерской мысли, но денег не жалели, и поэтому работа бежала к завершению, как резвая лошадка.

Не знаю, приходилось ли вам видеть, как работают со стеклом художники витража, но это зрелище не для слабонервных. Апельсинка в комбинезоне скакала по бетонному подвалу среди ящиков с разноцветными стеклянными блинами – это была смальта, из которой набираются витражи. Она выхватывала из ящика очередной блин, прикидывала что-то в уме, и несла его на плаху. Там, на каменной плахе, она острым молотком откалывала куски стекла, придавая блину нужную форму, и осколки стекла со свистом носились в воздухе, и находиться здесь без пуленепробиваемого комбинезона было опасно. Но я не могла удержаться, и почти ежедневно совала свой нос в мастерскую, потому что здесь было на что посмотреть! Даже мусор был изумительно красив! Представьте себе сундуки с сокровищами, с драгоценными камнями, переливающимися всеми цветами мира! А здесь этим богатством был усеян весь пол, и в углах к концу дня лежали громадные кучи самоцветных огней, искрящиеся в ярком свете ламп. С моими вороньими наклонностями я бы вообще зарылась по самые ушки в эти блестяшки, но они были очень острые и колючие, и пальцы мои уже на второй день были изрядно порезаны и поцарапаны. Но я все равно не могла оторваться от смальтовой крошки.

А потом был триумф!

Мы сдавали объект, и восхищенная публика аплодировала стоя! И был роскошный пикник в загородной резиденции, и очень приятные подарки от заказчиков, и море новых предложений. Но настала пора прощаться – Апельсинка возвращалась в Европу, Феликс настаивал – он уже рыдал в телефон ежевечерне, и близился Новый год – момент, когда семья просто обязана быть в сборе!

– Ты же завянешь там от скуки! – я была в отчаянии, представляя, как Апельсинка снова окажется в своей бельгийской клетке – стиснутая чайка со сложенными крыльями.

– А здесь я замерзну в снегу! – хихикала Апельсинка, и руки ее летали над клавишами, и в бурных звуках рояля мелькало танго поздней осени. А мне чудился сквозь эти звуки тихий смешливый голос, напевающий под дробь декабрьского ледяного дождичка, стучащего по карнизу, слова о бедной девочке Марусе, плачущей в крохотном городке…

Она прилетела к мужу в понедельник. Феликс был счастлив и не отрывался от нее три дня, все заглядывал ей в глаза, целовал и гладил волосы. А в пятницу они снова пошли вечером в бар, и снова гррохотала музыка, и к часу ночи нализавшиеся посетители кривлялись на стойке бара, а Апельсинка сидела в уголке, зажав уши и глотая слезы, и вспоминала незатейливую песенку, которую я ей спела напоследок, потерзав гитару неумелой рукой:

Но не все так печально, как кажется. В кладовке у Апельсинки в дальнем углу стоит свернутая в трубу ковровая дорожка, и в нее вставлен бумажный рулончик – кусочек ватмана с надписью «Малая Спасская». Да и про Оружие Убеждения Оглушительной Силы тоже не следует забывать, не так ли?

* * *

ГОРОДОК