Алекс Кайнес - Призма Сердца

Гелла лежала, понимая, что не может испытывать больше эмоций к этому человеку.

Брайан же наоборот был на гребне волны, но он хотел не Геллу, он хотел репортажей, денег за них, славы, ему нужна была сенсация.

Он уже хотел было войти, но понял, что там сухо. Это его нисколько не смутило и он, достав смазку, обработал низ Геллы и свой член, через полминуты войдя в неё и начав двигаться.

Гелла сжалась, но даже не от боли, а от омерзения внутри. На секунду она подумала, что чокнулась, с ней занимался любовью её любимый мужчина, который вот-вот должен был разбогатеть на одном из самых знаковых событий, что произошли в Империи за последнюю тысячу лет. Но вместо восторга и возбуждения Гелла испытала такое презрение к людям, что даже не задумывались о чужом горе, к Брайану, которому была безразлична чужая боль, но самое главное, Гелла тихо рыдала, уткнувшись лицом в подушку, от отвращения к себе, которая до этого дня жила, будто бы отгородившись от внешнего мира стеной иллюзий, оберегавших её от настоящего кошмара и правды.

41. – Правда у каждого своя, хотя кто я такой, чтобы судить об этом? – пожал плечами Арчибальд.

– Похоже, сериал всё же был не такой уж и комедией, как могло показаться, – грустно улыбнулась Гелла.

– Это ещё как посмотреть, – задумался её друг. – Жизнь – как монета с двумя сторонами, с одной – трагедия, с другой – комедия. Можно бесконечно много подбрасывать её вверх, и каждый раз будет выпадать своя доля…

– Случайно?– уточнила Гелла.

– Выпадать-то? Считай, что так, хотя случайность и закономерность – это две стороны совсем другой монеты, которую так же можно подбросить и получить совершенно неожиданный результат.

– Я ожидала услышать от тебя нечто подобное.

– Надеюсь, это тебя не сильно обидело?

– Нисколько. Ты лучше продолжай.

– А, да! Так вот, с одной стороны трагедия, а с другой – комедия, но монета-шоу под названием жизнь в любом состоянии остаётся всё той же, как на неё ни посмотришь.

– Только для человека монета эта нереальна, – парировала Гелла, – он может жить лишь с одной стороны, а не на ребре и уж тем более не вне этой волшебной валюты вселенной.

– Всё потому, что человек так же эфемерен, как эта гравировка по обеим сторонам. Поэтому и реагирует ум на проявления, а не на корень так сказать этой дуальной проблематики.

– Словами всё равно неважно у тебя получается объяснять.

– Безусловно, слова путают. Самое честное и ясное рождается внутри, – Арчи указал на левую часть груди Геллы, – в зависимости от реакции на ту или иную ситуацию.

Гелла прошла рукой сквозь поверхность своего тела и сжала своё собственное сердце.

– Это так глупо, – улыбнулась она, – моего тела не существует, и я всё равно притворяюсь, что я человек.

– Почему же притворяешься?

– А как это ещё назвать?

– Ты играешь роль Геллы, притом очень честно и от всего сердца. А притворяются существа обычно неискренне, и это уже чистой воды профанация и фиглярство. А на такой спектакль я бы никогда не купил бы билета!

– Может быть у тебя дурной вкус? – решила подколоть его Гелла.

– Возможно. Но пока мне нравится представление, я буду считать, что у меня он хороший. Как наскучит – сразу же отрекусь от этого прошлого и придумаю отмазку поудачнее, зачем потратил столько времени впустую.

– Спасибо за честность.

– Себе скажи спасибо, – подмигнул ей Арчибальд.

42. Гелла зажмурила глаза и перенеслась на десяток лет в прошлое – в день своей первой внутренней «инициации». Вибрирующее облако информации, которым она являлась, обретало плотность и превратилось в молодую, жаждущую новых впечатлений девчушку, летящую сквозь пространство и время к ощущению восторга и нескончаемого счастья, которое обещал ей рассвет. Ориентирами к этой цели служили возникающие по мере её движения здания по левую и правую сторону и дорога под ногами, развёртывающаяся под двумя колесами бесконечности велосипеда, который оседлала путешественница, гоняющаяся наперегонки сама с собой. Эта вторая «Я», как отметила про себя Гелла, превратилась в Брайана, и вместе с ним она то сходилась, то разъезжалась в стороны, оставляя за собой два следа от шин, которые, переплетаясь друг с другом, образовывали спираль биологической идентичности, создавшей тела двоих вечных спутников. Впереди виднелся трамплин, на который Гелла, перекинувшись взглядом со своим двойником, устремилась с таким неистовством, будто бы от этого зависела вся жизнь во вселенной. Вновь разъехавшись, двое влюблённых резко бросились к трамплину и со скоростью, превышающей световую, столкнулись прямо на нём, однако, вместо взрыва, который должен был немедленно последовать после столкновения таких мощных энергий, случилось нечто поистине чудесное. Их тела на мгновение, растянувшееся в вечность, соединились и объединили все миллиарды лет эволюции жизни в один неистовый миг, который стёр все, что было и что только должно было прийти в ослепительной вспышке небесной звезды, ознаменовавшей рождение мира и новый рассвет. Тут же их сущность вновь расщепилась, и два велосипедиста, высоко подпрыгнув, устремились в прыжке через начавшийся под ними песчаный пляж к морю, манившему обоих своими волнами. В полёте оба успели обменяться телами и посмотреть на мир с двух перспектив. И в том, и в другом случае падение было не чем-то хаотичным, а математически выверенным, по траектории, которая была спланирована, когда первые звёзды зажглись в небесах, то есть целое мгновение назад. И за такой маленький промежуток времени мир уже успел обрасти невообразимым количеством ответвлений и подробностей своей идентичности. Песок также уже рассчитал свое местоположение и каждый микроскопический камушек, из которого он состоял, замер в ожидании принятия двух гостей. В конце концов, два тела, всколыхнув весь пляж ударной волной, коснулись земли и прокатились до самого берега, нырнув в объятия друг друга, торжественно обмытые ударившей в них волной. Она, откатив от берега, также забрала с собой этих двоих, которые продолжали держаться друг за друга. Теперь парочка с лёгкостью удерживала вес своего тела на поверхности воды, наблюдая, как геометрические линии на поверхности океана сходятся и, пуская волну своим соседям, меняют картину вокруг них, образовывая всё новые и новые волны. Каждая из них была непохожа на другую, однако содержала тот же математический код, который просчитывал до малейших изменений поведение всего океанического потока.