Бхагаван Раджниш - Не-ум - цветы вечности

Полнота сознания и такая настоятельность

обязательно приведут вас

к самому истоку вашего существа.

Внезапно вы исчезли с периферии

и восседаете глубоко у центра,

как Гаутама Будда.

Ливень цветов, свежий ветерок,

бодрящий аромат, открытое небо, полное звезд,

чувство вечности.

Знать это все и есть знать.

Проясни это, Ниведано...

Расслабьтесь.

Становитесь свидетелем тела и ума.

Вы не тело, вы не ум,

вы просто чистый наблюдатель, свидетель.

Это свидетельствование -

истинная сущность экзистенциальной религии.

Это не явное учение, это участие Гаутамы Будды,

его собственное переживание вечного,

дающее вам свободу от тела и ума.

Аудитория Будды внезапно стала озером сознания;

личности исчезли, нет даже ни единой ряби на озере.

Собирайте так много океанического переживания,

как это возможно.

Вы должны привести будду назад с собой.

Вы должны жить буддой в своем ежедневном опыте.

Ниведано...

Возвращайтесь,

но возвращайтесь как будды,

с той же грацией,

с той же радостью. Посидите несколько минут,

вспомните, где вы побывали,

кто вы есть на самом деле.

- 0'кей, Маниша?

- Да, Будда.

Любимый Будда,

По одному поводу, когда монах спросил Кьезана о смысле прихода Бодхидхармы с Запада, Къезан нарисовал круг в воздухе и поместил иероглиф Будды внутри него. Это лишило монаха дара речи.

В другой раз Къезан обитал в храме Секитэ в Кошу. Монах подошел к нему и сказал: «Учитель, тебе известны китайские иероглифы?»

«Насколько подобает моему положению», - отозвался Кьезан.

Тогда монах обошел вокруг Къезана один раз против часовой стрелки и спросил его: «Что это за иероглиф?»

Къезан нарисовал иероглиф числа десять. Тогда монах прошелся вокруг него по часовой стрелке и спросил, что это был за иероглиф.

Кьезан изменил фигуру десять (которая выглядит как знак плюс) в свастику.

Тогда монах нарисовал круг и, сделав вид, что держит его обеими руками, спросил Кьезана: «Что это за иероглиф?» — на что Кьезан нарисовал круг вокруг свастики.

Тогда монах представился Расикой — последним из тысячи Будд нынешней кальпы, что Кьезан прокомментировал: «Правильно! Это и есть то, что все Будды сохранили, — ты тоже, я тоже. Береги это!»

Маниша, я чувствую такую легкость — просто отбрасывая единственное слово. Я чувствую, что как лебедь могу лететь к вечным снегам Гималаев. Это небольшое слово я выбирал как вызов всему прошлому этой страны. Тридцать лет я носил это слово. Здесь столько индуистских ученых мужей, шанкарачарьев, джайнских монахов - никто из них не отважился оспаривать это слово. Быть может, они осознавали, что обвинять меня за это слово послужило бы разоблачением всей индуистской структуры общества, которая является безобразнейшей в мире. Но человек, который написал Манусмрати пять или, возможно, семь тысяч лет назад, все еще правит умами индийцев. Его называли Бхагаван Ману, потому что он создал мораль и характер индийского общества. Индийское общество является одним из наиболее духовно порабощенных обществ в мире. Его рабство - в его кастовой системе. Кастовая система — это самое безобразное, что вы можете представить. Она также отмечает женщину как низшее создание, духовно неспособное быть просветленным.

Гаутама Будда восстал против кастовой системы; это было его великое преступление.

В его присутствии невозможно было спорить с ним. Он был человеком не довода, а экзистенциального присутствия. Ученые мужи, пандиты, брамины приближались к нему, но самой его атмосферы было достаточно, чтобы успокоить их. У них не доставало смелости спрашивать этого человека, с голыми руками восставшего против самого древнего общества в мире. Именно из-за этого я вижу Гаутаму Будду как единственного человека во всей человеческой истории, который знал, что такое свобода.

Вчера вы были свидетелями исторического момента.

Я принял душу Гаутамы Будды как гостя, напоминая ему, что я лицо бескомпромиссное, и если между нами возникает какой-либо спор, то: «Я - хозяин, а ты - гость, можешь паковать свои чемоданы!» Но с любовью и большой радостью он согласился со странным хозяином — наверное, только странный человек вроде меня мог воздать должное такому гостю, как Гаутама Будда. Двадцать пять веков назад он был самым свободным, но за двадцать пять веков столько воды утекло в Ганге. Это совершенно новый мир, о котором ему не известно ничего.