Пантес Киросон - Очевидцы бессмертия

Было солнечное утро, тёплый аромат струился от травы и цветов в поле. За полем был лес, а дальше горы, те самые, манившие меня и сулившие счастье, мир и покой… Я не могу выразить, что случилось со мной. У меня было такое чувство, будто я растворяюсь и сливаюсь с полем, травою, стрекотом кузнечиков, воздухом и солнечным светом. Свет утра совсем изменился и стал каким-то сияющим, всепронизывающим и розовым. Всё дрожало и искрилось перед моими глазами, а в душу и сердце потоком лилась блаженная и неописуемая радость. Мне казалось, будто я поднимаюсь над всем. Я опустился на колени в траву, с трудом овладел собою и хотел помолиться и поблагодарить Бога за ниспосланную мне радость и блаженство. Я шептал: «Господи… Господи…», с языка срывались обрывки обычных молитв, но они звучали как-то чуждо и жалко. Они гасили свет и всё блаженство.

Я возвращался домой, и мне показалось, что в это утро я понял три сокровенные вещи: что только совершая доброе дело, можно всем своим существом почувствовать присутствие Бога; что, быть может, те безмерные страдания, которые сейчас посланы людям, даны им в наказание за то, что они потеряли милосердие и доброту к своим ближним; и часто самая высокая молитва – молитва без слов…

Старика всё не было.

Наконец, не осталось у меня больше терпения дожидаться его. Было ясно: что-то с ним случилось. Я решил идти один, без проводника.

Нашёл гамак, чтобы, подвесив его между деревьями, спать, не боясь быть растерзанным зверями, и решил пробираться через леса и горы один, сколько хватит сил.

Мне говорили, что без проводника никак не пройти – заблудишься, ибо всюду непроходимые заросли, дикие звери, да и люди там не лучше зверей: за рваную рубашку убьют. Но удержать меня от намерения идти – больше уж ничто не могло. Душа моя тревожилась и как бы что-то предчувствовала. В ночи мне что-то шептало: «Торопись!.. Торопись!»

Уже почти всё было собрано в дорогу, как вдруг я заболел странной болезнью, вернее, – не болезнью, а каким-то оцепенением. Всё тело охватила слабость. Меня тянуло к покою, к неподвижности. Я садился где-нибудь в уединённом месте, чтобы меня ничто и никто не беспокоил, и сидел долго-долго, часами. И казалось мне, что я ни за какие блага не нарушу свой покой и это блаженное оцепенение. Словно в горячей воде сижу, радостная слабость, не хочется и пошевельнуться, и в голове одна мысль: «Только бы никто меня не увидел, только бы никто сюда не пришёл!»

До этого я был полон воли, горячо и хлопотливо собирался, теперь же рассудок меня торопит и зовёт в путь – а я не хочу и пошевелиться.

Потом пришли сны. Чёрные и тревожные, полные какого-то страшного предчувствия. Эти сны вывели меня из оцепенения, я превозмог свою болезнь и стал лихорадочно собираться. У меня появилось такое чувство, будто за мною погоня, ещё далёкая, неслышимая, но уже нельзя терять ни минуты.

Всё было готово. Хозяйка собирала мне в дорогу еду и просила то одно, то другое не забыть передать своим родственникам и знакомым в Персии. Молилась, чтобы Бог помог мне. И она, и её муж любили меня как родного.

Это был последний вечер под их кровом. Сердце моё ныло и что-то подсказывало мне. А я не мог ничего понять. Я не знал, что мне делать: жалко оставить людей, с которыми сроднился, оставить всех знакомых – привык я к ним. И оставаться не могу, и опасаюсь, что один иду, без старика, и что-то толкает меня внутри: «Иди скорей! Скорей! Пока не поздно».

Рано утром выйду. За день пройду лес, доберусь до гор и там буду ночевать…

Последнюю ночь я спал под навесом сарая. Было уже темно. Пошёл дождь.

Мне не спалось. Я вскакивал, Меня тянуло идти в лес сейчас, а не утром. Я почти готов был встать и отправиться в кромешную тьму и дождь. Больше не было ни страха, ни рассудка. Сила, влекущая меня, никак не хотела подчиняться рассудку. Я был близок к тому, чтобы в ночной тьме, вытянув вперёд руки, нащупывая мокрые стволы деревьев, всю ночь пробираться наощупь, лишь бы уйти скорее туда, за синие горы, в чужую страну! И это было нечто большее, чем страх или безумное желание. Моя душа рвалась куда-то, а я не знал того, что знала душа.

Долго я не мог уснуть, то вскакивал, то снова ложился. Наконец, обессилел и впал в забытьё.

И вижу сон: будто еду я в свадебной коляске, как жених к невесте. Разодет и с цветами, а по бокам у меня сидят шаферы. Лошади несут быстро. Шаферы перевязаны по плечам цветными лентами и полотенцами. И я сижу в середине, как подобает жениху, апо бокам «бояре» да «дружки».