Дмитрий Логинов - Богослов, который сказал о Боге лишь одно слово

Но возвратимся ко временам I Вселенского собора. Исповедание через подобия хорошо для желающих постичь Истину. Они готовы напрягать ум свой в поисках озарения, они внимательно и благорасположенно слушают. Но те же самые подобия станут лишь мишенью для передергивания и насмешек в случае восприятия агрессивно-спорливого. А именно таковым оно было на соборе со стороны ариан, и потому для отстаивания догмата о Единосущности требовались иные методы.

Какие же? Неукоснительная логика следования во всем учению апостолов? Безусловно. Да только злонамеренный оппонент не остановится перед искажением логики и перевиранием учения. И этот подлог тем более легко будет сделать, что, как было сказано выше, последняя великая тайна Бога вообще не вмещается в человеческую земную логику.

Но… Господь жив! И Он свидетельствует сотворением чудес – когда на это есть Его воля – правоту верных. (Кстати, когда человек видит чудо, обыкновенно в его сознании вспыхивают вопросы: «Что это? Неужели это происходит на самом деле? Да уж не снится ли мне все это?» Да. Если говорить, так сказать, по совсем уж большому счету, то: СНИТСЯ. Причем не только лишь чудо, показывающее неабсолютность власти физических законов, а, именно, вообще ВСЕ ЭТО. Ибо ведь настоящая и окончательная явь – это Вечность.)

И чудо произошло на соборе. Против ариан говорил святитель Спиридон Тримифунтский: «Мы веруем, что Всемогущий Бог из ничего создал Своими Словом и Духом небо, землю, человека и весь видимый и невидимый мир. Слово это есть Сын Божий. Мы веруем, что Он Единосущен с Отцом, и веруем этому без всяких лукавых измышлений, ибо тайну эту постигнуть человеческим разумом невозможно». После этого Спиридон поднял высоко в руке плинфу (глиняный кирпич) и стиснул ее. И тут же, говорит житие святого, вверх полыхнул огонь, вниз полилась вода, в руке же у Спиридона осталась глиняная сухая пыль. «Видите, – сказал он, – се три стихии, а плинфа одна. Так точно в Пресвятой Троице – три Лица, а Сущность их Божественная едина». И соборяне, убежденные чудом, уверовали в Единосущность.

Пожалуй, в заключение стоило бы еще обратить внимание на то самое, что отмечается большинством религиоведов, говорящих о Троице. А именно: слово «Троица» – небиблейское (как, обыкновенно, выражаются эти религиоведы).

Что это значит? Возьмем, для начала, Ветхий завет. Мы можем его залистать до дыр, но ничего подобного слову «Троица» – при всем его огромном объеме – мы в текстах Ветхого завета не обнаружим. И, более того, мы не найдем там не только слова – мы не обнаружим ничего не то, чтобы близко, но даже и отдаленно напоминающего идею Высшего Триединого Божества.

Благодаря широкой распространенности Библии каждый христианин может убедиться в этом собственными глазами. За эту возможность надо сказать спасибо тому, кто придумал включить ветхозаветные тексты в Библию. Потому что эта возможность помогает опровергать ересь евионитов, свирепствующую ныне по всему миру, которая утверждает, что христианство, якобы, зародилось в недрах иудаизма. (Доказательств этому никаких, но мировые СМИ тупо и со страшной силой штампуют абсурдный термин «иудеохристианство». Как если бы они руководствовались принципом Геббельса: ложь, повторяемая бездоказательно, но миллионнократно, «становится» правдой.)

Ветхий завет представляет собой, по сути, перевод иудейских священных текстов. Так вот, как бы христианство могло произойти от иудаизма, если важнейшее, центральное богословское понятие христианства – понятие Бога-Троицы – в иудаизме отсутствует?

Богопонимание Торы даже не альтернативно христианскому богопониманию, а представляет совсем иной уровень понимания Бога, нежели христианское богопонимание. И этот уровень Торы, с точки зрения последовательного христианина, принципиально недостаточен для постижения Истины. И недостаточен даже и для какой-либо внутренней подготовки души к постижению ее.

Поэтому Христос так противился попыткам иудаизировать Его учение. «Не вливают новое вино в мехи ветхие» (Мф 9:17). Для иудеев учение Христа есть нечто принципиально новое, «соблазн» (1 Кор 1:23), в их традиции ничего подобного нет. Галилеяне же, просвещенные Христом, восприняли религию сопредельного государства – Иудеи – как нечто «ветхое». То есть – как бы сказали сейчас, наверное, – «морально устаревшее». Так это и осталось в апостольском учении: «Говоря “новый” (завет), показал ветхость первого; а ветшающее и стареющее близко к уничтожению» (Евр 8:13).