Нил Уолш - Беседы с Богом. Необычный диалог. Книга 3

Это один из тех «грехов отцов», которые переходят на сына. Твои собственный опыт учит тебя одной вещи: любить кого-нибудь изо всех сил — самая приятная вещь на свете. И, несмотря на это, твои родители, учителя, священники говорят тебе совсем другое — что любить «таким образом» ты можешь одновременно только одного человека. И мы говорим сейчас не только о сексе. Когда ты, так или иначе, выделяешь одного человека из двух, у тебя часто возникает чувство, что ты предаешь другого.

Точно. Именно так мы понимаем эту ситуацию.

Значит, ты испытываешь не подлинную любовь, а какой то подложный вариант любви.

До какой степени подлинная любовь может быть выражена в рамках человеческого опыта? Какие ограничения мы накладываем — на самом деле некоторые сказали бы, должны накладывать — на ее выражение? Если дать неограниченную волю всем социальным и сексуальным энергиям, к чему это может привести? Является ли полная социальная и сексуальная свобода отказом от всякой ответственности — или ее вершиной?

Любая попытка ограничить естественное выражение люби является отрицанием ощущения свободы — а значит, отрицанием самой души. Потому что душа есть персонифицированная свобода. Бог есть свобода по определению, потому что Бог беспределен, у Него о нет никаких ограничений . Душа — это Бог в миниатюре. Поэтому, душа восстает против наложения любых ограничении и, принимая внешние ограничения, всякий раз умирает заново.

В этом смысле само рождение есть смерть, а смерть есть рождение. Поскольку, при рождении душа оказывается стесненной ужасными телесными рамками, а смерть — избавление от этих ограничении. То же происходит во время сна. Душа возвращается к свободе — и вновь испытывает радость выражения и ощущения своей истинной природы. Но может ли она выражать и ощущать свою истинную природу, пребывая с телом?

Это тот вопрос, который ты задал, и он подводит нас к причине и цели самой жизни. Если жизнь с телом — не что иное, как тюрьма или ограничение, то какая от этого может быть польза и в чем ее смысл или хотя бы оправдание?

Да, я думаю, это именно то, что я хотел спросить. И я спрашиваю это от имени всех существ, живущих повсюду, которые ощущают ужасную ограниченность человеческого существования. И я говорю сейчас не о физических ограничениях…

…Я знаю, что не о них…

…а об эмоциональных и психологических.

Да, знаю. Понимаю. Но тебя волнует всё, что с этим связано.

Да, конечно. Только дай мне закончить. Всю жизнь меня глубоко огорчает то, что мир не может позволить мне любить любого о человека именно так, как я хотел бы его любить.

Когда я был молод, мне не разрешали разговаривать с незнакомыми людьми или говорить не то, что следует. Помню, как однажды мы с отцом проходили мимо бедного человека, просившего милостыню. Я сразу пожалел его и хотел отдать ему несколько пенни, которые были у меня в кармане. Отец остановил меня и поскорее повел дальше. «Подонок, — сказал он. — Это просто подонок». Так отец называл тех, чья жизнь не соответствовала его представлениям о том, каким должен быть достойный человек.

Потом я вспоминаю жизнь своего старшего брата, который не только не жил с нами, но его не пустили в дом даже в канун Рождества из-за каких-то разногласий с моим отцом. Я любил брата и хотел, чтобы в этот вечер он был с нами, но отец остановил его у двери и преградил вход. Мать была удручена (это был ее сын от первого брака), а я был просто в недоумении. Как мы можем не любить или не хотеть видеть брата в предрождественский вечер из-за каких-то разногласий?

Что это за ужасные разногласия, если они могут испортить рождество, когда прекращаются даже войны и объявляется перемирие на 24 часа?

Став старше, я понял, что излиться любви мешает не только гнев, но и страх. Именно поэтому мы не должны были разговаривать с незнакомыми людьми — а не только потому, что мы были беззащитными детьми. То же самое, когда мы стали взрослыми. Я узнал, что нехорошо открыто и радостно встречать и приветствовать незнакомых людей и что существует некий этикет, который необходимо соблюдать по отношению к людям, с которыми тебя только что познакомили, — ни в том, ни другом я не видел смысла. Я хотел знать всё об этом новом человеке и хотел, чтобы он знал всё обо мне. Но нет. Правила предписывали подождать.

И теперь, в моей взрослой жизни, я знаю, что, когда в нее входит чувственность, правила еще более суровы и накладывают еще больше ограничений. И я до сих пор не понимаю этого .