Ямвлих - Жизнь Пифагора

(151) В целом же, как говорят, Пифагор в вопросе о богах был приверженцем толкования и образа мыслей Орфея и почитал богов примерно так же, как Орфей, чтя их, запечатленных в изваяниях из меди, но связанных не с нашими человеческими формами, а с божественными первообразами, — их, всеобъемлющих, обо всем пекущихся и имеющих природу и образ Вселенной. Возвещают же о них обряды очищения и так называемые мистерии, в которых содержится самое точное знание о богах. Еще он, как утверждают, соединил философию о божествах 267с различными культами, одному научившись у орфиков, другому — у египетских жрецов, третьему — у халдеев 268и магов, четвертое заимствовав из мистерий, совершающихся в Элевсине, на Имбросе, Лемносе и в Самофракии, а кое-что — у тех сообществ, которые распространены у кельтов и иберов. 269(152) У латинян же читается "Священное слово" Пифагора, но не для всех и не всеми, но лишь теми, кто готов причаститься к его поучениям о добром и не совершает ничего постыдного. Сам же он говорит, что люди трижды совершают возлияние богам и Аполлон прорицает с треножника из-за того, что Троица — первое рожденное число 270, Афродите же нужно жертвовать что-нибудь числом шесть, так как это число — первое, которое приобщается ко всей числовой природе, 271а будучи поделенным любым образом, получает одинаковую потенцию отнятых и остающихся. 272Гераклу нужно приносить жертвы с наступлением восьмого месяца, потому что он рожден семимесячным. (153) Пифагор также говорит, что в храм нужно входить в чистой и белой одежде и не спать в ней, так как бездеятельному сну подобает коричнево-красный и черный цвет, чистота же и белизна — свидетельство прямоты и справедливости помыслов. Он учит, что, если в храме прольется нечаянно кровь, нужно очистить от нее храм или золотой тканью, или морской водой 273, потому что вода возникла раньше всего другого 274, а золото — самое лучшее из всего существующего, ибо по нему устанавливается цена всему остальному. (154) Он запрещает и рожать в храме, так как это неблагочестиво, когда божественное начало, каким является душа, входит в тело в храме. 275Он учит на праздниках не стричь волос и ногтей, считая, что забота о нашем благообразии не должна заставлять нас забывать о власти богов. Он запрещает убивать в храме даже вошь, полагая, что ничто мертвое и ненужное не должно задевать божество. Он говорит, что богов нужно чтить кедром и лавром, кипарисом и дубом, а также миртом 276и ничего не счищать листвой этих деревьев. Зубы мастикой не чистить, так как ему известно, что она является первым порождением влажной природы и питала первую нерасчлененную материю. Вареную пищу он советует не жарить, говоря, что не следует мягкость соединять с гневом 277. Вслед за магами он запрещает сжигать тела умерших, считая, что смертное не должно приобщаться ничему божественному. 278(155) Он считал наиболее благочестивым хоронить умерших в белых одеждах, намекая этим на простую и первую природу соответственно числу и началу всех вещей. 279Более всего он призывает блюсти хорошие клятвы, так как для нас будущее далеко, для богов же нет ничего далекого. Он говорит, что гораздо более благочестивым будет претерпеть несправедливость, чем убить человека (ибо право суда принадлежит Аиду), 280учитывая силы, заключенные в душе и ее субстанции, первичной среди сущего. Он запрещал делать гроб из кипариса, так как скипетр Зевса сделан из кипариса или по какой-либо другой тайной причине. Перед обедом он предписывает совершать возлияние Зевсу-Спасителю, Гераклу и Диоскурам, воспевая Зевса, породителя и распределителя пищи, Геракла, олицетворение природной силы [которую она дает], и Диоскуров как образец согласия всех вещей. 281(156) Он говорил, что возлияние следует совершать, не закрывая глаз, так как ничто из того, что прекрасно, не заслуживает стыда и позора. Он советовал, всякий раз когда гремит гром, прикасаться к земле в память о рождении всего сущего. Входить в храм он советует справа, а выходить по левую сторону, так как правое — начало числа, называемого лучшим среди чисел и потому божественного 282, левое же — начало четного и символ распадающегося 283. Таковы, говорят, были проявления его благочестия, да и другие сохранившиеся рассказы о благочестии Пифагора можно оценивать согласно сказанному, так что довольно об этом.

(157) Важнейшим же свидетельством его мудрости, если говорить о ней в целом, пусть будут записки пифагорейцев, во всем правдивые и, кроме всех прочих достоинств, краткие, с другой стороны, покрытые налетом старинной и древней манеры речи, словно неким нежным нетронутым пухом, в высшей степени продуманно оформленные при помощи божественного знания, полные и предельно насыщенные мыслями, а кроме того, пестрые и разнообразные по форме и материалу и вместе с тем свободные от излишеств и исключительно скупые на слова, изобилующие наглядными и бесспорными фактами при научном их изложении и полном, что называется, силлогизировании (meta plhrouz, to legomenon, sullogismou), если только человек осваивает их, используя подобающие им методы, очищаясь [через их чтение] не мимоходом и не поверхностно. Так вот, основа философии Пифагора — знание об умопостигаемом мире и богах. (158) Затем он учит всему, что касается естества, а также этической философии и заканчивает логикой 284и передает самые разные сведения и высшие знания, а в целом из того, что становится объектом познания человека, нет ничего, что не исследовалось бы в этих сочинениях. Итак, если все признают, что из ходящих теперь под его именем сочинений одни действительно его, другие же представляют собой конспект его лекций и поэтому обязаны своей славой опять-таки не их авторам, а Пифагору, как если бы они были его творениями, то из всего этого очевидно, что Пифагор был достаточно искушен во всей мудрости в целом. Но говорят, что он более всего отдавал предпочтение геометрии. Ведь у египтян много геометрических решений, так как еще с древних времен, когда правили боги, из-за разливов Нила и убывания воды в нем они были вынуждены все измерять, так что египетские мудрецы разметили землю, отчего и наука была названа "геометрия" [землемерие]. Но и наука о небесных явлениях, в которой также был сведущ Пифагор, не остается у них в пренебрежении. Есть мнение, что все его умозрительные построения о линиях заимствованы у египтян. А что касается расчетов и чисел, это, говорят, изобретение финикийцев. Науку же о небесных явлениях некоторые одинаково относят и к египтянам, и к халдеям. (159) Говорят, переняв все это и умножив знания, Пифагор развил эти науки и одновременно мудро и умело преподавал их своим слушателям.