Луис Ривера - К западу от смерти

— Скажите, сколько сейчас времени? — спросил я. — Мои часы сломались.

— Вот совпадение — мои тоже, — ответил он и ухмыльнулся.

Я подумал, что сейчас ударю его. И буду бить до тех пор, пока…

Давай, прикончи сукиного сына! Он ведь издевается над тобой!

Видимо, на лице у меня было написано все, о чем я подумал в эту минуту, потому что хозяин, перестав ухмыляться, отложил газету в сторону и спросил:

— Выпить не хотите? У меня есть бутылка Johnny Drum.

— Мне не до бурбона…

— Тогда, может быть, перекусите?

— Сколько я пробыл в номере? Сейчас вечер или утро?

— Вечер.

— Когда мы с вами разговаривали?

— Несколько часов назад.

— Черт, — я потер лоб. — Мне показалось, что я опять провалился куда-то на несколько дней…

— Нет. На этот раз совсем недолго.

— Но почему так долго не темнеет?

— Вы умеете задавать вопросы, на которые никто не в силах дать ответ. Откуда мне знать… Я распоряжаюсь этим отелем, а не сумерками. А вы их не любите?

— Кого?

— Сумерки.

— Нет.

— Напрасно. Самое интересное время суток.

— Что в них интересного?

— В сумерках все иначе — на границе света и тьмы стираются границы между мирами.

В сумраке и тишине холла эти слова прозвучали так, что у меня по спине побежали мурашки.

— Вы не видели город в сумерках? — почему-то шепотом спросил хозяин.

— Нет, — тихо ответил я.

— По-моему, вам стоит на это взглянуть. Может, сумерки задержались, чтобы дать вам эту возможность?

Теперь я с трудом угадывал его силуэт за стойкой. Он расплывался, таял, сливался с полумраком… И через какое-то время я понял, что стою в холле совершенно один.

Шаги гулко отдавались в тишине улиц. Я шел медленно, не придерживаясь определенного направления. Просто шел без всякой цели и смысла, сворачивая в боковые улочки, переходя с одной стороны улиц на другую, снова сворачивая… Ноги сами несли меня куда-то.

Хозяин был прав — в сумерках город был совсем другим. Исчезли грязь и пыль, ветер не гонял по тротуарам мусор, не было видно даже собак. И людей… Город вымер. Ни одного светящегося окна… Ни отзвука чужих шагов. Даже фонари не грели. Я остался единственным живым существом. Но это почему-то не пугало меня. Наоборот, впервые за много дней меня охватил полный, глубокий покой. Я растворился в нем. Наслаждался этим состоянием внутренней тишины и безмятежности. Это был бы неплохой вариант чистилища — так идти вечно по пустынным полутемным улочкам маленького городка. Слушая тишину и звук собственных шагов. Исчезли все тревоги и сомнения. Исчез страх. Город больше не казался мне опасным. Напротив, он взял меня под свою защиту…

Сумерки не заканчивались. Не заканчивался и мой путь.

Я вдруг заметил, что иду уже не по асфальту. Под моими ногами была булыжная мостовая, а местами — просто плотно утрамбованная земля. Улицы сузились, по некоторым могло пройти в ряд не больше трех человек. Изменились и дома. Это уже были не безжизненные, словно выбеленные черепа, коробки с провалами окон. Каждый дом жил своей жизнью. То ли тени легли таким образом, то ли разыгралось мое воображение, но я видел причудливые колонны и портики, барельефы на фасадах, скульптуры в глубоких нишах… Все было призрачным и зыбким, но в то же время бесконечно настоящим, словно под влиянием загадочных сил вдруг проступило истинное лицо этого города, которое у него было много столетий назад. Зыбкое царство…

Я не представлял даже приблизительно, в какой части города оказался. Но это не заботило меня — если нет цели, то совершенно неважно, в какой точке пути ты находишься. Главное — знать, что ты в пути.

Усталости я не чувствовал, хотя, по моим представлениям, бродил по улицам не один час. Впрочем, уверенности в том, что здесь можно говорить о времени, у меня не было… Мираж, если это был мираж, не исчезал. Я по-прежнему шел по улицам старого-старого города.

Наконец, я свернул с очередной улицы и оказался на большой площади. Скорее всего, это была центральная площадь города. Она тонула в сумраке, но я смог разглядеть, что впереди темнеет какое-то сооружение. Ноги сами двинулись к нему. До меня донесся тихий скрип, едва различимый в тишине. Острая пронзительная тоска сжала сердце. Я знал, что увижу нечто ужасное. И точно так же знал, что увидеть это я должен.

По мере того, как я приближался к этому сооружению, его контуры все четче вырисовывались в полумраке пустынной площади. Я начал понимать, что? передо мной, хотя видел это лишь на иллюстрациях. Я начал понимать, но боялся поверить в это… Как тогда, на улице, полной собак, мне захотелось убежать. Но ноги не повиновались мне. Они продолжали нести меня вперед, пока, наконец, полумрак не отступил и я четко, как при дневном свете, не увидел грубо сколоченный посреди площади деревянный помост с виселицей.