Георгий ГУРДЖИЕВ: Жизнь реальна только тогда, когда "Я есть"

Это, то есть что я должен скоро умереть, может подтвердить теперь любой из сотен знающих меня врачей-специалистов.

Кроме того, я сам в моей прежней жизни не зря был известен как хороший, выше среднего, диагност.

Недаром я за свою жизнь имел множество бесед с тысячами кандидатов на срочное отправление на тот свет.

Говоря прямо, это было бы даже неестественно, будь это иначе... Потому что процесс инволюции моего здоровья за все время моей прошедшей жизни проходил во много раз быстрее и интенсивнее, чем процесс эволюции.

Фактически, все функции моего организма, который прежде был, как говорили мои друзья, «отлитым из стали», постепенно выродились, так что в настоящий момент из-за постоянного переутомления ни одна из них не функционирует, даже относительно, должным образом.

И это вовсе не удивительно... Даже не учитывая многих других событий, необычных для человеческого опыта, которые имели место в причудливо своеобразной форме моей прежней жизни, достаточно вспомнить лишь тот странный и необъяснимый рок, преследовавший меня, который состоял в том, что я был ранен три раза в совершенно различных обстоятельствах, каждый раз смертельно и каждый раз шальной пулей.

Если осмыслить все значение только этих трех инцидентов, которые, конечно же, оставили неизгладимые следы в моем теле, то можно понять, что каждый из них сам по себе мог бы быть достаточной причиной моего конца уже очень давно.

Первое из этих трех непостижимых фатальных событий произошло в 1896 году на острове Крит за год до начала Греко-Турецкой войны.

Оттуда, еще без сознания, я был вывезен, я не знаю почему, какими-то неизвестными греками в Иерусалим.

Вскоре, с возвратившимся сознанием, хотя с еще не вполне восстановленным здоровьем, я, в компании с другими - такими же как и я сам - «искателями жемчуга в навозе», отправился из Иерусалима в Россию - не по воде, как обычно делают нормальные люди, а по земле, пешком.

От этого странствия, продолжавшегося около четырех месяцев, обычно по местам почти непроходимым, с моим здоровьем все еще в сомнительном состоянии, должны были, конечно, отложиться в моем организме на всю оставшуюся жизнь некие «хронически проявляющиеся» факторы вредного влияния на мое здоровье.

В добавление ко всему прочему, во время этого глупого путешествия меня посетили и остались погостить на довольно продолжительное время, найдя себе много удовольствий в моем теле, некоторые особые «деликатесы» местного характера, среди которых, между прочим, была благородная и знаменитая «курдистанская цинга», не менее известная «армянская дизентерия», и, конечно, этот вездесущий всеобщий любимец, имеющий так много имен: la grippe, или инфлюэнца.

После этого, волей-неволей, я вынужден был жить несколько месяцев, никуда не отлучаясь, дома в Закавказье, а потом снова начал, движимый, конечно, как всегда, идеей фикс моего внутреннего мира, различные путешествия через всякого рода пустыни, целинные земли и джунгли.

И в это время в моем несчастном физическом теле я снова играл роль гостеприимного хозяина, во время их долгих визитов, для многих других деликатесов местного характера.

Среди таких новых гостей были почтенная «ашхабадская бединка», «бухарская малярия», «тибетская водянка» и многие другие, которые также, погостив у меня, оставили мне свои визитные карточки навсегда.

В последующие годы мой организм, хотя приобрел уже иммунитет против всех таких местных тонкостей, тем не менее не мог, конечно, из-за все увеличивающегося в нем напряжения, искоренить последствия прежних деликатесов.

В таких условиях перенапряжения проходили годы; затем для этого несчастного моего физического тела наступил еще один роковой год, 1902, когда я был пробит второй шальной пулей.

Это случилось в величественных горах Тибета за год до Англо-Тибетской войны.

В этот второй раз мое несчастное физическое тело сумело ускользнуть от рока благодаря тому, что рядом со мной было пять хороших врачей - трое с европейским образованием и два специалиста тибетской медицины, все пятеро, искренно преданные мне.

Через три или четыре месяца бессознательной жизни для меня начался еще один год постоянного физического напряжения и необычных психологических изысканий и новшеств - а затем настал мой третий роковой год.

Это было в конце 1904 года в Закавказье, недалеко от Чиатурского тоннеля.

Говоря об этой третьей шальной пуле, я не могу здесь не воспользоваться случаем, к удовольствию одних и неудовольствию других моих сегодняшних знакомых, сказать теперь открыто об этой третьей пуле, что она была выпущена в меня, конечно, несознательно, каким-то «очаровашкой» из тех двух групп людей, которые, попав с одной стороны под влияние революционного психоза, а с другой во власть деспотических начальников, случайных выскочек, вместе заложили тогда, тоже, конечно, несознательно, краеугольный камень в основание действительно, по крайней мере сегодня, «великой России».