Григорий Климов - Дело 69

Марголин честно считает, что Синявский-Терц – из евреев-выкрестов. Зато, наш литературный хамелеон Михаил Коряков, как обычно, ханжески уверяет, что лицо Синявского полно «особенной, русской мягкости», и что у него «много русского, славянского».

Как ни подхалимничал наш Коряков, но из Американского Комитета его, всё-таки, высадили досрочно на пенсию, то есть, на мусорную кучу, чтобы очистить место тем самым диссидентам, свеженьким представителям 3-й евмиграции из СССР, которых Коряков так расхваливал, на свою же голову.

Марголин пишет: «Но Абрам Терц не против одной только советской действительности, а против всей нашей, также и благополучно-западной, ополчился».

Это типично для нигилистов и анархистов. Кстати, если перевернуть псевдоним «Терц» наоборот, то получается «Црет». А дальше вы уж психо-анализируйте сами, на что это похоже.

Марголин пишет: «Мысли врасплох» это сплошное влечение к смерти… Книга начинается со слов «Как вы смеете бояться смерти?!!» и кончается (на стр. 146) на слове «смерть»… Мотив смерти варьируется на все лады.

«Смерть надобно заслужить» (стр. 49).

«Господи, убей меня!» (стр. 74).

«О, как оно медленно, приближение смерти!» (стр. 108).

Марголин пишет: «За личиной Синявского таился Терц – безгранично несчастный человек, не приемлющий жизни. Всё в ней ненавистно. Тут дело не в „антисоветчине“…

То есть, попросту говоря, – психически больной человек.

Синявский-Терц пишет: «Поскорее бы умереть, чтобы не пачкать и не пачкаться» (стр. 64).

По этому поводу Марголин пишет: «Эту грязь и жуткое „патологическое“ влечение к нечистому, Терц убедительно продемонстрировал в своих рассказах».

Затем Марголин пишет: «Сексуальность проклята им и всячески развенчена… Секс – убийствен. „В нём“, – пишет Терц, – „конец, преступление, ад, смерть…“ (стр. 68) „…Убийственно уже местоположение секса в непосредственной близости к органам выделения“, пишет Терц. „Бесстыдство совокупления, помимо стыда и страха, должно преодолевать тошноту, вызываемую нечистотами“ (стр. 66).

Как объяснить этот бред сумасшедшего, с точки зрения диалектического материализма? Да очень просто.

По Фрейду, у этих дегенератиков ротовой эротизм, феллацио и куннилингус, а попроще, по-русски, это х-сосы и п-лизы. И если ты уткнёшься во все это носом, то, конечно, получается то, что пишет Терц.

Вперемежку с этим бредом, диссидент-импотент Синявский-Терц всячески расхваливает педрика Бориса Пастернака. Как обычно, кукушка хвалит петуха…

А в общем, если бы советские судьи, судившие Синявского и Даниэля, почитали бы эту статью Марголина в «Новом Русском Слове», то они могли бы влепить обоим диссидентам куда больше, чем они получили.

Да и в США, по букве закона, ведьмачья любовь, феллацио и куннилингус, официально называется «преступлением против природы» и за это полагается несколько лет тюрьмы. Вся загвоздка только в том, что тюрем не хватит.

Недавно в американских газетах писали, как одна жена поругалась со своим мужем и, чтобы насолить ему, донесла куда надо, что он совокупляется с ней не туда, куда надо. Она думала просто осрамить мужа.

Но, по букве закона, мужу влепили несколько лет тюрьмы. А жена, оставшись без мужа и, главное, без денег, рвёт на себе волосы.

Одновременно в американских школах, детей учат, что все виды секса, включая и ведьмачью любовь 69, это совершенно нормальное явление. И говорят, что французскую любовь пора переименовать в американскую любовь.

Но, как учил наш знаменитый литератор Козьма Прутков, не будем расплываться мыслью по дереву. Вернёмся к нашим диссидентам.

Посмотрим на рассказ Абрама Терца-Синявского под названием «Пхенц». Пхенц это какой-то межзвёздный скиталец, марсианин, венерик или лунатик, в общем, какой-то безродный космополит, который почему-то очутился в советской Москве.

Пхенц замаскировался под человека, но внутри он что-то совсем другое. А что, этого автор не говорит.

Пхенц не живёт, а мучается. Всё ему не нравится. Всё ему не так. Наконец, одна сердобольная Маруся сжалилась над бедным марсианином и положила его к себе в постель.

Глупая Маруся предлагает ему самое сладкое в мире. Но всё сладкое для Пхенца – горькое. И Пхенц ковыляет дальше, ворчит, жалуется, скулит. В общем, типичный диссидент.

Почитав это, все кинсианцы завопят: «Символика! Гениально!» Да, это та символика, тайнопись, по которой нечистая сила узнаёт друг дружку. Теперь эту символику маскируют под модернизм. Формула этого модернизма такова: сделано дегенератами о дегенератах и для дегенератов.