Мы вошли в просторное фойе, в дальнем конце которого находилась черная деревянная дверь. За ней оказалось сразу два коридора: один вел направо, другой — налево. Мы свернули направо и скоро очутились еще в одной комнате, где за конторкой сидел какой-то человек Он взглянул на меня со скучающим видом, который отличает всех без исключения канцелярских служащих, и попросил заполнить самый обычный формуляр. Как только с этим было покончено, он поставил на документ две печати. Затем, достав не особо чистую холщовую сумку, он попросил меня сдать кольца, часы, бумажник, пояс, подтяжки, очки и прочие аксессуары. Я без восторга отнесся к тому, что мне нужно было отдать дорогие платиновые часы, такие хрупкие и изящные, особенно когда увидел, как небрежно обходится этот клерк с моими вещами. Тем не менее я воздержался от замечаний. Во время этой утомительной процедуры, пока все мое внимание было сосредоточено на служащем с его просьбами и формулярами, доктор Фарид куда-то исчез. Я поинтересовался, куда пропал мой провожатый, но клерк сказал только, что скоро я вновь увижусь с ним, и попросил пройти в соседнюю комнату.
Вся эта процедура начала меня раздражать. Я готов был испытать почтение, восхищение и даже страх перед величием организации, окруженной таким количеством слухов. Но пока что я не испытывал ничего, кроме скуки и недоумения. Без сомнения, я обладал в их глазах каким-то весом, ведь меня собирались посвятить в тайное общество, о котором отзывались с неизменным почтением и даже страхом. Доктор Фарид заявил, что они поджидали меня десять лет. Так какого дьявола тут происходит? С какой стати со мной обращаются как с каким-то беженцем, который пожелал навсегда осесть в Эфиопии?
Комната, в которой я сидел, была отделана темным деревом и отличалась спартанской обстановкой. Вдоль стен стояли деревянные стулья: на один из них я и опустился. Помимо этого, в центре комнаты находился совершенно пустой столик — ни газет, ни журналов. Типичная приемная, которую можно встретить в любой стране мира. Заняться мне было нечем, и я развлекал себя тем, что разглядывал развешанные по стенам картины. Первыми мое внимание привлекли символы, среди которых я не нашел ни одного знакомого. Кроме них тут висели изображения исторических мест и памятников со всего мира, а еще — различные пейзажи. Я счел обнадеживающим тот факт, что на стене не было ни единого портрета. В правительственных учреждениях по стенам развешены портреты лидеров государств. В религиозных организациях вы увидите изображения Папы, архиепископов, Будды или высших лам. Словом, всегда найдется кто-то, кого обожают и кем восхищаются. Но здесь — и я отметил это с большим удовольствием — все обстояло иначе. Тут обходились без поклонения (по крайней мере, судя по этой приемной). Много позже я спросил у доктора Фарида, почему на стенах не было портретов. «Не настолько мы важные персоны, чтобы любоваться на нас, господин Люмьер», — ответил тот с истинным смирением.
У меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить о характере картин, поскольку в приемной меня продержали не меньше получаса. Я терпеть не могу ждать — это кажется мне не просто скучным, но и унизительным. В таких случаях я всегда требую объяснений относительно того, что представляется мне прямым неуважением к моей личности. Но в этот раз все было иначе. Я решил набраться терпения, внимательно за всем наблюдать, усваивать новое и не задавать лишних вопросов. Я подозревал — не без оснований, — что за мной наблюдают. Иными словами, это было очередное испытание. Я постарался поудобнее устроиться на стуле, не проявляя признаков беспокойства или нетерпения. Со стороны я должен был казаться спокойным и расслабленным, и это, видимо, сыграло свою роль, поскольку через тридцать минут раздался голос: «Добро пожаловать! Дверь открыта, заходите».
Я встал и прошел в соседнюю комнату, где меня ждали врач и человек, которого я ошибочно принял за его помощника. Врач, представившись, быстро осмотрел меня. «Вы в хорошей форме, — произнес он наконец. — Желаю удачи!» — и с этими словами вышел из комнаты. Второй мужчина остался со мной.
— Присядьте, господин Люмьер, — заявил он. — Мне выпала роль вашего инструктора в предстоящей процедуре. Сейчас я проинформирую вас о том, как все будет происходить.
«Ну наконец-то», — подумал я, но так и не произнес этого вслух. Я уже начал гордиться новообретенным самоконтролем.
— Прошу вас со вниманием отнестись к моим словам, — сказал инструктор. — У вас есть две минуты на то, чтобы как следует все обдумать и, при необходимости, переменить свое решение. В этом случае вы вернетесь к себе в гостиницу, а затем отправитесь во Францию. Постарайтесь понять: после того, как вы шагнете за дверь, которая находится перед нами, ничего уже нельзя будет изменить. Вы окажетесь в совершенно ином мире. От вас потребуют дать клятву верности нашей организации, отказавшись от прочих привязанностей — политических, национальных и религиозных.
Читать дальше