Татьяна Калистратова - Темная сторона России

Смахнув с ресниц слезинки, я внимательно оглядела накрытый «стол». Прямо перед шаманом стояла глубокая глиняная миска, почти до краев наполненная какой-то темной жидкостью. Рядом с миской лежала дощечка, на которой были аккуратно разложены толстые куски полусырого мяса и тонко наструганное сало, только не привычное белое, а желтоватое.

— Кушай-кушай. Это все свежее. Мясо — это оленина недавнего убоя. А в глиняные плошки налита свежая оленья кровь. Она чуть-чуть солоноватая. Ну а сало — это мишка с нами поделился. Начинай с него, однако. Бери ломтик, обмакивай его в кровь и кушай. Почувствуй его вкус. Ну, как оно? Вкусно?

— Нет, — давясь угощением, ответила я. — Но есть можно.

По вкусу мишкин жир немного напоминал обычное свиное сало, только старое. Фу!

— Следующий ломтик бери! Наливай-ка по второму разу. Чтобы медвежье сало не застряло случайно в глотке.

После третьего стаканчика «бальзама» дошла очередь и до парной оленины. «Шаман или не шаман», подавая пример, взял большой кусок мяса, поднес его ко рту и крепко ухватил зубами за край, после чего лезвием ножа, зажатого в ладони правой руки, ловко провел по мясу — рядом с собственными губами! — отрезая нужную часть.

«Что ж, и мы так попробуем! — решила я, доставая из голеностопного чехла охотничий нож. — Вдруг да получится.»

Маленькие кусочки полусырой оленины неожиданно таяли во рту. Мясо есть было гораздо легче, чем сало с кровью. Наверное, оттого, что в ресторанах я обычно прошу стейк с кровью, а не средней прожарки.

— М-да, братцы, как же вы так в это время олешка-то забили? — тихонько проговорила я.

— Ты назвала нас братьями? Правильно. Все люди, обладающие такими талисманами, — братья и сестры. Они чуют друг друга издалека. Медвежье сало я выменял вчера у охотников, а олешек сам согласился на то, чтоб стать жертвой для тебя. Наполняй чарочки. Не спи, еще успеешь, — он склонился над рюкзаком. — Сейчас попробуем оленьи почки и печенку. Свежие, вкусные. Их надо употреблять, тоже обмакивая в кровь, однако. Ага, вот же она, фляжка с кровушкой.

В какой-то момент — после пятой-шестой порции «тундрового бальзама» — я поняла, что засыпаю. А медальон, висевший на груди, стал очень теплым.

«Надо взбодриться. — вяло ползли мысли. — Не время сейчас. впадать в сладкую дрёму.»

Подумала — и заснула.

Проснулась уже ночью, сидя все на том же березовом чурбаке. Уже близился рассвет, горизонт теплился робкой улыбкой.

Метрах в пяти по-прежнему горел большой и жаркий костер, и около него, внимательно вглядываясь в ночное небо — вернее, в его темно-бордовый западный край, — застыл шаман.

Он был облачен в широкий меховой малахай до самой земли, щедро украшенный разноцветными камушками, косточками и блестящими монетками. На голове красовалась аккуратная песцовая шапочка с пышным хвостом. Лицо пожилого саама было украшено темными и бурыми знаками — непонятными и странными.

Несколько раз ударив в бубен, шаман резко прокричал какие-то гортанные фразы. И как будто небеса услышали его призыв: от темной линии горизонта до тусклого ковша Большой Медведицы вдруг протянулись неровные и изломанные светло-зеленые полосы, и сверкнула молния.

Через несколько мгновений полосы начали причудливо изгибаться, меняясь и переливаясь зеленью. Постепенно вся западная часть небосклона окрасилась в самые невероятные, но удивительные нежно-зеленые оттенки. Лучи северного сияния горели, словно в такт ударам бубна расширяясь, сужаясь, скрещиваясь.

Шаман закружился в танце, полном резких и угловатых движений, запел — на непонятном, древнем языке — то тягуче, то животно-рвано, то торопливо тявкающе и лающе. Порой в песне проскальзывали то просительные и жалостливые нотки, почти скуление, то яростно-гневное рычание зверя.

Удары в бубен становились чаще и громче, шаман, обойдя несколько раз вокруг пламени костра, стал по широкой дуге приближаться. Вот его сутулая и неуклюжая фигура полностью заслонила собой отчаянно-пляшущие Тени Огня. И я увидела глаза шамана — черные, бездонные, отрешенные ивтоже время безумно-тревожные.

Шаман сделал два шага в сторону. Опять перед моим затуманенным взором оказались разноцветные бегущие полосы, переливавшиеся самыми нереальными оттенками.

Сколько длилось это безумие? Может, час, может — гораздо дольше. Я уже перестала ориентироваться во времени и пространстве.

По лицу шамана текли тоненькие ручейки пота, его движения все убыстрялись и убыстрялись, бубен гудел уже одной нескончаемо-тоскливой нотой. Тени Огня — казалось, вслед за ним — заметались с невероятной скоростью по небу, изгибаясь уже совершенно бешено.