Дан Борисов - Взгляд на жизнь с другой стороны

Выпивали почти все, за исключением некоторых ботаников из четвертого отдела и даже, почти все замечались здорово выпивши, включая полковников. Один раз напился даже особист. Это был одинокий, молчаливый седой капитан, почти единственный, кто не получил в это время очередного звания. Впрочем, вру, были еще двое.

Первым был, назовем его Рыжеус, потому что он носил рыжие буденовские усы, начальник отдела переводчиков. Культурнейший человек, дипломат. Он пришел из запаса старлеем и должен был скоро получить капитана, но вдруг исчез. Еще на формировании в Твери мы стали замечать за ним странности – к вечеру он начинал заговариваться. Казалось бы, казарма, через КПП ходить было нельзя, мы тогда еще не получили документы, а он пьяный? Немного погодя он сам рассказал про свою беду.

Перед армией он работал где-то в Африке и подхватил там тропическую лихорадку. В качестве лекарства он прятал фляжку со спиртом и, как только его начинало колотить, прикладывался к ней. Потом, уже в Москве его несколько раз увозили домой невменяемым, один раз даже бросился на командира выяснять отношения. Когда он пропал, совсем перестал ходить на службу, его искали около месяца. Нашел его особист у какой-то из его любовниц, попытались его забрать оттуда– толку из этого не получилось, он был вдребезги пьян и какие либо переговоры вести отказался. И что? его сочли дезертиром? Нет, но из армии уволили. Эта процедура заняла еще месяца два-три.

Вторым отчаянным залетчиком был некто Гена. Щупленький, остроносенький паренек, я его, честно говоря, ни разу пьяным не видел и не подумал бы никогда на него, но говорят он бузил здорово, а главное, тоже любил при этом выяснять отношения с начальством. Несколько раз ему прощали, потом командир объявил ему пять суток гауптвахты.

На следующий день с утра Гена в сапогах и портупее попрощался с нами в курилке и отбыл на Басманную, в гарнизонную гауптвахту. После обеда опять появился. Мы ему: «Гена, ты же должен быть на губе», а он и говорит, не взяли, дескать. Все места заняты и, чтобы сесть нужно дать , а без этого никаких разговоров. Назначили ему вместо губы какие-то штрафные работы, но через пару недель опять…

Тут замполит придумал и организовал офицерский суд чести и у нас в части появился младший лейтенант – разжаловали Гену.

И еще немного о спутнике пьянства – блядстве. У нас особенно этим отличались Набат и Горбунок. У обоих были прекрасные жены, но бес почему-то тянул их в самую грязь. Они часто лазили по общежитиям Трехгорки, приводили каких-то строительных лимитчиц, только по вокзалам не таскались. Как-то, я помню, спросил Набата, что он в очередной раз будет врать жене? А он ничтоже сумняшеся ответил, что едет в командировку, в Японию, и тут же позвонил домой с этой новостью. На следующий день рассказывал жене по телефону, что из самолета не дали выйти, поэтому подарков не везет.

Но, вообще-то, Набат был хороший добрый парень и мы с ним дружили, не смотря на расхождения во мнениях по женскому вопросу. Отец у него был интересный. Он был скульптором, членом союза. У него была большая мастерская в Хрущевском переулке. Я пару раз заезжал туда с Набатом, это было гораздо удобней, дешевле и интересней, чем, скажем, зайти в ресторан, там же в центре.

Тогда он лепил Ленина. Предвижу улыбку у читающего эти строки. Тогда этих Лениных было, как собак не резаных. Их гнали потоком на художественных комбинатах во всех видах. Но здесь был другой случай. Он хотел слепить Ленина таким, каким он был на самом деле. Он набрал огромное количество фотографий вождя в самых разных ракурсах, даже самых неподходящих. Где он их взял? – не знаю. Все материалы по вождям, чтобы стать доступными, тогда проходили тщательный отбор, а он где-то достал и уже у него стоял набросок в натуральную величину. Я ведь не удержался и, спьяну-то, изложил ему разницу между социалистическим реализмом и натурализмом.

Его просто-напросто губило стремление к подлинности. Самая известная его работа, которую, раньше во всяком случае, знали все москвичи – это бык на павильоне Мясной промышленности ВДНХ. Он подвергался шуткам по этому поводу от всех друзей и знакомых. Все ему говорили, что лучше всего и очень жизнеутверждающе получились у этого быка яйца. Он не смеялся при этом сам, а оправдывался, говорил, что яйца быку лепил соавтор из его учеников.

Он лепил яйца или не он, это не главное. Главное то, что бык самодостаточен, такой как есть в природе, а природный Ленин никому не нужен. Он должен быть символом революции, эпохи и бог его знает еще чего, но только не себя как реального человека. Естественно, после моих этих откровений, путь к нему в мастерскую мне был закрыт.