Николай Сиянов - Сувенир из Нагуатмы. Триумф Виджл-Воина

Ничья она скоро станет, Вера Васильевна, ЖЭК заберёт. Да не в этом дело. Помню, лет шесть назад увидел я в гастрономе пожилую женщину. За сердце держалась, никому не нужная; у ног — продовольственная сумка… “Вам плохо?. Она попросила проводить до выхода, до улицы — хотя бы — глотнуть воздуха. Ну, сумку в руки — и к выходу; она за моё плечо слабо держалась, часто останавливаясь, отдыхая… До самою дома проводил и в квартиру зашёл. Какое-то доверие между нами сразу, так и познакомились. А после звонил, Вера Васильевна узнавала сразу, рада была, просила наведать. Я уже работал тогда после института, но с жильем полная безнадега была: лет на пятнадцать очередь. Я угол снимал, комнату на двоих, еще с одним научным сотрудником. Напарник много пил, путался с женщинами, а меня выпроваживал погулять. Все это не по мне, грязно как-то, я уже увлекался йогой, хотелось покоя. Так что предложение Веры Васильевны — переехать к ней — воспринял с радостью. Хозяйка была вдовой, причем фантастически долго — лет тридцать пять, как я понял. Муж ее Андрей Максимыч, да еще Максимов, “Максимыч в квадра-те", как она иногда говорила, был морячком, капитаном дальнего плавания. Да еще и рыбак вдобавок, а рыбак, известное дело, дважды моряк, так что “Максимыч в квадрате” был еще и “морячок в квадрате”, такие дела… Как я понимаю, всего у Максимыча было в избытке: полно жил, буйно, ненасытно, крайность на крайности. И потому, видно, немного отмерила человеку судьба — лет сорок всего. Утонул капитан Максимов во время шторма. Авария какая-то крупная… Сорвало волной корму… Половина экипажа тогда погибла, человек пятьдесят, большой траур в порту был. А капитан Максимов так и не вышел из каюты, “так что могилка его, почитай, весь этот Бискайский залив и есть… вечная память…”.

А Вера Васильевна учительствовала в школе. Всю жизнь до пенсии учительница физики и химии. “Детей нам с Максимычем Бог не дал… а любила-то я муженька, ох, как любила, непутевого!.. Нынче так любить не способны, не-е-е-т. Ведь сильно любить — значит, все прощать; я ему такое прощала, умолчу, Славик. Он такое выкидывал, о Господи!..”

Она любила рассказывать о своем капитане. Да ведь и можно понять: у Веры Васильевны давно уже не было будущего; не было, в сущности, и настоящего; она и жила только им, прошлым, и во мне находила благодарного слушателя.

Не знаю, почему Вера Васильевна снова не вышла замуж, осталась вдоветь. Вероятно, были причины. Должно быть, хотела остаться верной своему непутевому. Редкий случай.

В ее комнате много фотографий капитана; одна из них на стене в рамке: морской волк в белом парадном кителе, золотых нашивок по локоть. Во рту трубка, а над ней дымок. И на столе до сих пор трубка в пепельнице, будто ждет своего хозяина. Рядом, в большой рамке под стеклом, с десяток любительских снимков: все кэп, кэп — улыбчивый, красивый, даже лихой какой-то, даже разбойный… Любая жизнь — тайна, загадка. Ведь для чего-то родился, ходил по свету бедовый капитан. Для чего — разве не загадка бытия? — хранит вечную верность его некогда молодая, очаровательная супруга? Вера Васильевна часто показывала свой семейный альбом, и я всегда поражался, какая она там красивая, светлая… Какой он, Максимыч, мумественный, сильный… Бывают же на свете такие красивые пары!

Все быльем поросло; была красивая пара, и где она? Капитан растворился до последней клеточки в Бискайском заливе, а Вера Васильевна… Что ж, старушка все ждет его из дальнего-дальнего, невозвратного плавания.

16 февраля, день. Длинное такое воскресение… После обеда лег в постель, пытался вызвать переживание, подобное вчерашнему… Увы! Ладно, чему быть, того не миновать. Откровенно, уже свыкся с идеей о переселении…хм, домой, на свою истинную родину. А теперь как-то даже странно перестраиваться на иные мысли, то есть как бы отказываться от реального путешествия, нехорошо-с. Однако чем же заняться? Я в каком-то узком промежутке между небом и землей, уже не здесь, но еще и не там. Все земное, кажется, не имеет смысла, а все высшее, увы, не приблизилось, по-прежнему не ясно, как задача со многими неизвестными.

Вернусь, пожалуй, к вчерашней встрече, вчерашнему разговору. Итак, после картошки в мундирах, после чая Леня отвалился на спинку кресла, прищурил глаза. Вадим Николаевич по обычаю устремился в космос:

— Слава Богу, вселенная наконец для многих вырисовывается скорее как великая мысль, нежели как гигантская слаженная машина… Нельзя не поражаться красоте и величию, всеобъемности вселенских законов…