Джек Энтис - Как сны и почерк помогут исправить ошибки прошлого

Та-ак… Ну и какие же страхи самые типичные?

КСЕНОФОБИЯ. Типичной для «совка» является боязнь отчуждения, НЕНУЖНОСТИ, «ЧУЖЕСТИ», с возникающей впоследствии психической компенсацией, к примеру, формирование идеи Сверхчеловека (со всеми прилагающимися эквивалентами – жертвенностью, манией величия…)

Вот один любопытнейший пример: вариант автоматического письма, выполненного мужчиной (67 лет).

Мужчина послушно, с закрытыми глазами, «рисует свой страх»…

И!… Выводит!.. Кого бы вы думали?!…

Узнаёте? Кто здесь получился?! ЧЕЙ ЭТО ПРОФИЛЬ?

Тот, кто «живее всех живых» – то есть Ленин. Его профиль. Господи! А уж он-то как сюда попал – в страхи-то детские?!

А может, это не совсем… Ленин? Попробуем узнать… Дрожащей рукой нарисован… человек в профиль, в кепке. С усами…

(Профиль рисуют дети лет шести-семи)…

А значит:

– В шестилетнем возрасте вы потеряли близкого человека?

– У меня убили отца. Да, мне было шесть.

– У отца были усы?

– Да.

– Вы поклялись отомстить за отца?

– Всю жизнь я это и делал.

– Это и определило ваш путь? Вы из бывших чекистов?

– Да. Я ленинист. Ярый.

– Когда Ленина снимали с пьедестала, ваша реакция…

– Я ничего не хочу видеть и слышать! Я всю жизнь положил на защиту Ленина, а теперь я кто?!

Он обратился к психологу по причине резкой потери слуха и ухудшения зрения!

(В наличие прогрессирующий диабет…)

Типичный ВИКТИМ (комплекс жертвы). Под гипнозом видит и слышит.

А зачем видеть и слышать? Зачем жить? Если цель, даже СВЕРХЦЕЛЬ, на которую положил жизнь, – отняли!?

И попрали! То же случилось и с его самооценкой…

Ленина с пьедестала – меня с пьедестала – конец…

Похоже: его болезнь – это решение психики: медленное самоуничтожение!!!

Из письма:

«…В далёком детстве меня потряс один эпизод. В нашей семье было пять человек: отец, мачеха, сестрёнка, братишка и я. Моему братишке в ту пору было пять лет. Не знаю, в чём он провинился, но только мачеха заставляла его в чём-то сознаться. Эта сцена до сих пор стоит у меня перед глазами: стоит мой любимый братик у стены, в испуганных глазёнках – слёзы, а его родная мать держит его руками за шею и со злостью повторяет: «Удушу! Я тебя родила, я тебя и удушу! И скажу – так и было! Мой ребёнок – что хочу, то и делаю!»

А его родной отец нагнулся – и смотрит на него. У отца в глазах – такая холодная злоба…

Когда родители издевались над нами, мне и сестрёнке было не настолько плохо: мы могли потом где-нибудь на улице или оставшись вдвоём, пожалеть друг друга или посмеяться вдоволь. Но после этой сцены у меня создалось впечатление, что они совсем не любят и своего родного сына. А особенно меня поразил отец. С мачехи – спрос маленький… Очень нечеловеческая злоба светилась в его глазах…

После того случая я ждала от этих родителей чего угодно…»

Алина

Часто к нам на приём родители приводят своих детей с жалобами на плохое поведение: «Я всё время ругаю, а иногда и луплю своего ребёнка, а он от этого не становится лучше!»

Недаром в США создали общенациональную разветвлённую организацию «Анонимные родители». Сюда обращаются те, кто не в состоянии справиться ни со своми детьми, ни со своими нервами… Чтобы предотвратить несчастье, спецы выезжают на дом, как «Скорая помощь». Есть случаи, способствующие тому: например, смерть пятилетнего мальчика, утопленного матерью в ванной.

11-летняя девочка почти всё детство провела в тёмной комнате, когда её запирали за самую невинную шалость. 10-летний Дима утратил речь и зрение из-за зверских побоев, которым подвергали его собственные родители. На спине мальчика сигаретой выжжены слова: «Не смей плакать!»

Примеры садизма родителей не исчерпываются американскими статистами. И у нас есть куда более изощрённые методы инвалидации детей. Недаром на мировых экранах стал появляться ребёнок-садист. А у воспитателей и учителей появляются симптомы окопной изнурённости, как у солдат во время обстрела.

Побеги из дому, наркотики, проституция – это протест повзрослевших, но психически неокрепших детей.

«…На занятии вы просили меня вспомнить детство. Мне казалось, что я ничего не смогу вспомнить. А потом… Потом пошло. Быстрее и быстрее. И казалось, что конца не будет…