Виктор Тростников - Трактат о любви. Духовные таинства

Она пробуждает приблизительно те же эмоции, какие испытываешь в храме, слушая церковный хор. Широкая и торжественная мелодия возвышает душу и наполняет её восторженным желанием послужить великому делу. И как-то ускользает от внимания тот факт, что в тексте речь идёт всего лишь о переделе угодий. Хотя мы и слышим слова «за землю», но благодаря музыке воспринимаем их как напоминание о какой-то «земле обетованной», о Царстве Божьем. Вот в этой-то двусмысленности, в постоянной подмене низменных понятий возвышенными и наоборот состояла вторая хитрость, помогавшая первой. Исторический материализм гипнотизировал разум, здесь вводились в обман чувства.

Но и это было ещё не всё, нужна была и третья хитрость. Энтузиастам бунта надо было обмануть, помимо народа, и самих себя. Если бы они не прониклись сильным ощущением своей правоты, у них не хватило бы энергии сделать то, что надо было сделать. А для этого нужно было облагородить в собственных глазах ту ненависть, которая была их движущей силой. И они нашли выход: провозгласили её ненавистью к несправедливости. «Только несправедливость, только эксплуатация и неравенство вызывают у нас ярость, а страну нашу мы любим», – говорили они. А поскольку в тогдашней России, как, впрочем, и в любой другой стране в прошлом, настоящем или будущем, неодинаковость элементов, из которых строится общество, т. е. какое-то социальное неравенство, служило основой функционирования общественного организма и поэтому обнаруживалось повсюду, то возникал прекрасный повод гневаться на всё то, что в данный момент мешало делу разрушения. Укажите-ка такой факт коллективного бытия, который нельзя считать предпосылкой, проявлением или следствием социального неравенства! А значит, был найден способ заглушать внутренний голос, подсказывающий всякому нормальному человеку, что гнев и злость – чувства нехорошие и недостойные. После этого они стали всячески поощряться и культивироваться, и в конце концов вся российская интеллигенция переполнилась ими до краев. Достаточно было любого намека, чтобы они вспыхнули в душе. Обличители и хулители стали героями эпохи, их уважали, к ним прислушивались, им рукоплескали, за ними шли. Негодование не просто сделалось самым модным умонастроением в кругах образованных людей, но и обрело характер подлинного коллективного психоза. Скажем, Левитан выставил картину «Владимирка». На ней нет ни единого человека, изображено лишь чистое поле, пересечённое дорогой. Но каждый, кто приходил на выставку и смотрел на эту картину, сразу расшифровывал иносказание и загорался ненавистью к самодержавию и желанием его свергнуть. Можно ли сомневаться, что в таких условиях дни России, дворянских балов, губернских ярмарок и крестных ходов были сочтены?

А началось всё гораздо раньше. Когда Россия, вслед за всей Европой, начала отворачиваться от невидимого источника, души её сынов стали оскудевать, мельчать. Люди становились малодушными, и настал момент, когда они оробели перед уродливой, трудной, потной и кровавой стороной жизни, перед её изнанкой. Оробели, а потом возненавидели её, а заодно и всю Россию. «Ах, – ужаснулись они, – как всё это у нас гадко и некрасиво, давайте-ка устроим всё так, чтобы ничего некрасивого не было, чтобы были только лучистые глаза, весёлый смех, бодрые песни, солнечные парки, скользящие по озеру байдарки, благородные поступки, крепкие мышцы, гладкая кожа». «Но возможно ли это?» – спрашивали те, кто сомневался. «Конечно, возможно», – отвечали сомневающимся и в доказательство приводили цитаты из популярных писателей того времени – Чехова и Короленко. Чехов сказал: «В человеке всё должно быть прекрасно – и мысли, и поступки, и лицо, и одежда». Короленко сказал: «Человек создан для счастья, как птица для полёта». Вот и вся аргументация.

Здоровое человеческое общество всегда обладает полнотой, а поэтому в нём, как и в здоровом человеческом теле, содержится всё – и приятное и отталкивающее, и ароматное и зловонное, и гибкое и закостенелое, и изящное и грубое. Без низменного, плохого и даже мерзостного оно простоит так же недолго, как и без возвышенного и хорошего. Это вовсе не значит, что плохое надо приветствовать и внедрять его в общество – оно обладает свойством внедряться туда само, без нашего содействия. Наоборот, с плохим надо беспощадно бороться, и в здоровом обществе такая борьба постоянно и ведётся. Эта борьба есть тоже один из существенных элементов полного набора. Дело именно в полноте, в наличии всех вселенских качеств и категорий. Где нет всего спектра категорий, там нет и прочности. Мы никогда до конца не поймём, в чём состоит конкретная роль неприглядного и некрасивого в кругообороте бытия, но не надо трусливо от него отворачиваться.