А. Серов - Большая книга славянской мудрости

Но Хорь не все рассказывал, он сам меня расспрашивал о многом. Узнал он, что я бывал за границей, и любопытство его разгорелось…

Романтическая настроенность не позволяет человеку быть лживым, невежественным, трусливым и жестоким. В романтике заключена облагораживающая сила.

Калиныч от него не отставал; но Калиныча более трогали описания природы, гор, водопадов, необыкновенных зданий, больших городов; Хоря занимали вопросы административные и государственные. Он перебирал все по порядку: „Что, у них это там есть так же, как у нас, аль иначе?.. Ну, говори, батюшка, – как же?..“ – „А! ах, Господи, твоя воля!“ – восклицал Калиныч во время моего рассказа; Хорь молчал, хмурил густые брови и лишь изредка замечал, что, „дескать, это у нас не шло бы, а вот это хорошо – это порядок“».

Я предчувствую, что россияне когда-нибудь, а может быть, при жизни нашей, пристыдят самые просвещенные народы успехами своими в науках, неутомимостью в трудах и величеством твердой и громкой славы.

Современному человеку трудно представить себе жизнь без холодильника. А ведь до начала XIX века его просто не существовало. Как же наши предки – да что там, наши деды! – хранили еду?

Конечно, раньше пищу готовили только на день, все съедалось, ничего не пропадало. Фрукты, ягоды и грибы сушили, мясо солили, рыбу коптили, но ведь корову не попросишь дать молока не больше литра! Потому в любом доме в деревне имелся не только погреб, но и ледник. По сути, это был тоже погреб, пол которого устилали соломой или стружкой. Зимой с реки привозили нарубленные глыбы льда, укладывали их на подстилку, а сверху закрывали толстым слоем дерна и соломы. В таком «холодильнике» все прекрасно сохранялось.

И. Айвазовский. Ледорубы на замерзшей Неве в Санкт-Петербурге, 1877

Легко отдать жизнь за Отчизну, если идешь в атаку на врага. Легко любить Родину в обыденной жизни. А если на родной земле талант не ценен, а на чужбине его привечают? Легко ли тогда отказаться от признания, славы, почета и подарков?

Но таково свойство славянской души – думать не о себе, а о пользе для Отчизны. И пусть это покажется глупостью, но, на самом деле, это истинная мудрость – любить свою Родину, беззаветно, безгранично, не ожидая ничего взамен.

«Взяли англичане левшу на свои руки, а русского курьера назад в Россию отправили. Курьер хотя и чин имел и на разные языки был учен, но они им не интересовались, а левшою интересовались, – и пошли они левшу водить и все ему показывать. Он смотрел все их производство: и металлические фабрики и мыльно-пильные заводы, и все хозяйственные порядки их ему очень нравились, особенно насчет рабочего содержания. Всякий работник у них постоянно в сытости, одет не в обрывках, а на каждом способный тужурный жилет, обут в толстые щиглеты с железными набалдашниками, чтобы нигде ноги ни на что не напороть; работает не с бойлом, а с обучением и имеет себе понятия. <���…>

Левша на все их житье и на все их работы насмотрелся, но больше всего внимание обращал на такой предмет, что англичане очень удивлялись. Не столь его занимало, как новые ружья делают, сколь то, как старые в каком виде состоят. Все обойдет и хвалит, и говорит:

– Это и мы так можем.

А как до старого ружья дойдет, – засунет палец в дуло, поводит по стенкам и вздохнет:

Есть высокое наслаждение в верности. Может быть – самое высокое. И даже пусть о твоей верности не знают. И даже пусть не ценят.

– Это, – говорит, – против нашего не в пример превосходнейше.

Англичане никак не могли отгадать, что такое левша замечает, а он спрашивает:

– Не могу ли, – говорит, – я знать, что наши генералы это когда-нибудь глядели или нет?

Ему говорят:

– Которые тут были, те, должно быть, глядели.

– А как, – говорит, – они были: в перчатке или без перчатки?

– Ваши генералы, – говорят, – парадные, они всегда в перчатках ходят; значит, и здесь так были.

Левша ничего не сказал. Но вдруг начал беспокойно скучать. Затосковал и затосковал и говорит англичанам:

– Покорно благодарствуйте на всем угощении, и я всем у вас очень доволен и все, что мне нужно было видеть, уже видел, а теперь я скорее домой хочу.