Ольга Иженякова: По дороге к Матронушке

По своему смирению старец Симеон всячески старался скрыть дар своей необыкновенной прозорливости. «Да совсем я не прозорливец, – с легким смущением и мягкой досадой в голосе говорил он одному из пытливых посетителей монастыря, – великий дар прозрения дает Господь избранным его, а тут просто долголетие мне помогает, – зашел в дом раньше других, вот и порядки его лучше знаю. Приходят ко мне люди с горестями и сомнениями, а взволнованный человек подобен ребенку, он весь на ладони… Случилось с человеком несчастье, вот он и точность душевных очей теряет, впадает либо в уныние, либо в дерзость и ожесточение. А я и мирской круг хорошо знаю, и жизнь прожил долгую, и сам Господней силой огражден от бед и соблазнов, и как же мне в меру малых сил моих не поддержать брата моего, спутника на земной дороге, когда он притомился раньше, чем я…»

А вот из воспоминаний духовного чада батюшки игуменьи Варвары. «В 55-м или 56-м году после вечерней службы зашла я к старцу на благословение. Мать Екатерина попросила меня согреть для батюшки самовар. «Вода налита и угли положены. Только, когда будешь разжигать, подлей керосину, чтоб скорее разгорелся», – сказала она. Настало время, стала я разжигать самовар. Взяла бутылку, плюхнула в трубу самовара, да и пролила мимо. Керосин поплыл в дырочки на крышке самовара. Я сразу испугалась и расстроилась. А что делать? Открыла крышку, смотрю: керосин плавает поверх воды. О, ужас!!! Но все же разожгла. Вскипел самовар. На стол собрала. Вышел отец Серафим и говорит: «Попей и ты с батюшкой чаю». А я ни жива, ни мертва, переживаю очень: «Сейчас будет батюшка чай пить, а он с керосином». Вышел батюшка и тоже сказал, чтобы я попила вместе с ним чаю. Наливаю… Переживаю… А батюшка вдруг громко запел, во весь голос, высоким дискантом: «Нощь несветла неверным, Христе, верным же просвещение в сладости словес Твоих…» – и до конца ирмос 7-го гласа. Да так звонко и красиво! Стали пить чай, а он не пахнет керосином. Вот чудо-то! Когда поют этот ирмос за службой – всегда вспоминаю случай с самоваром».

«Труден путь монашеский, – записал старец Симеон в своей биографии, – но труднее подвиг схимнический, если идти так, как указал нам Подвигоположник наш Господь Иисус Христос. При посещении Его Всесвятаго Духа все возможно победить, перенести, перетерпеть и достигнуть вожделенного, обетованного нам Им неизглаголанного вечного наследия в Его Царствии Небесном».

Шестьдесят четыре года такого монашеского подвига соделали иеросхимонаха Симеона сосудом благодати Божией, которой лучились его глаза и весь облик старца.

«Всяческой малостью, суетой, неведением, слепотою люди омрачают чудо, – говорил старец одному посетителю. – Дивный дар Господень – человеческая жизнь! Не купишь ее, не заработаешь. На, человек, приими награду бесценную!.. Радость, радость, великая радость!..»

Последние дни перед своим преставлением старец очень ослабел, но людей продолжал принимать. На вопрос духовных чад своих, на кого он их покидает, ответил: «На Матерь Божию». И наставлял всех любить друг друга, прощать все обиды, так как ненависть хотя бы к одному человеку ведет к смертному греху, и надо так прощать, чтобы человек знал, что ты ему простил.

Последний урок смирения и послушания явил старец даже в своем преставлении ко Господу.

По откровению от Господа он ждал смерти 15 января 1960 года в день памяти преподобного Серафима Саровского. Но наместник монастыря архимандрит Алипий (Воронов, + 1975), навестивший больного старца, забеспокоился, что тот может умереть и сделать переполох в самый день праздника Крещения Господня, и поэтому просил старца помолиться

Богу об отсрочке кончины его. «Хорошо, – ответил ему смиренный старец, – ты наместник, а я послушник, пусть будет по-твоему». Так и вышло: почил старец в крещенский сочельник, а хоронили его уже после праздника Крещения.

В этой книге о Матроне Московской собрано общеизвестное и малоизвестное. То, что удалось мне узнать за последние четыре года. Этот путь больше похож на мираж в пустыне, по мере моего приближения желаемый объект отдалялся. И иногда мне становились невероятно одиноко и грустно. Но было что-то на интуитивном уровне, что подсказывало: иду в правильном направлении. Удалось поговорить с теми, кто ежедневно несет службу у раки с мощами, а потом Господь сподобил и меня там нести послушание. Убирала территорию, читала псалтирь, стояла у кануна. Сотни лиц, имен, судеб. Море цветов. Ее изображения на иконах, открытках, медальонах и календарях. У каждого, с кем мне удалось поговорить, свое отношение к святой. И, только все это увидев, осознав и поняв, сложилось мое личное…