Владимир Чугунов - Авва. Очерки о святых и подвижниках благочестия

Когда я стал студентом, всё глубже и глубже начал понимать отца Иоанна и духовно привязываться к нему.

Стали мне вдруг труднее даваться науки, ослабела память, – приезжаю в Кронштадт, говорю об этом батюшке; батюшка объясняет моё состояние чрезмерными моими занятиями в гимназии и велит дать отдых мозгу.

Я начал духовно привязываться к батюшке, но это были уже последние годы его жизни. Нас он уже стал принимать на своей квартире, как родственников. Однажды я приехал к нему, а он был очень болен. Матушка, жена его, говорит, что завезли его в какую-то трущобу и там жестоко избили. Матушка вообще мало рассказывала нам про жизнь отца Иоанна. Называла она его «брат Иван», так как и в действительности он никогда не был её мужем. Она хотела даже разводиться с ним и подавала на него в суд. Но он был непреклонен, и она смирилась. Теперь она так же состарилась, у неё болели ноги, она не могла самостоятельно передвигаться, но о себе не заботилась, а только о «брате Иване».

Она меня просила, если сделается отцу Иоанну хуже, привезти к нему доктора.

«Ведь брат Иван докторов не любит, и трудно заставить его принять доктора. Но один доктор Александров ему понравился; когда я вас извещу телеграммой, вы его привезите. Адреса, где он живёт, я не знаю, но вы узнайте…»

И действительно, спустя недели три получаем мы от матушки телеграмму с просьбой привезти доктора. Я уже заранее просмотрел по книге «Весь Петербург» адреса всех докторов Александровых, съездил к ним и узнал, кто из них был у отца Иоанна. После телеграммы я отправился по нужному адресу. Но оказалось, что доктор уехал на Кавказ. Что делать? Сейчас же послал ему телеграмму с просьбой указать заместителя. Тотчас же он нам ответил телеграммой и указал другого доктора. Я отправился по новому адресу, тот согласился ехать в Кронштадт, но так как было уже одиннадцать часов вечера, мы решили выехать утром, и утром были в Кронштадте.

Батюшка чувствовал себя немного лучше, как сообщила нам встретившая нас матушка. Доктор присел, чтобы обогреться. Вдруг дверь из комнаты батюшки открывается, батюшка выходит и идёт прямо к нам, подходит к доктору и неожиданно говорит: «Христос воскресе!» – и троекратно христосуется. Я в недоумении смотрю на батюшку. Потом он подошёл ко мне, благословил меня и позвал доктора к себе в кабинет.

Около часа доктор пробыл вместе с батюшкой. Потом выходит батюшка радостный и говорит:

«А ведь вот доктор велел мне воздухом подышать. Пускай заложат лошадь. Спасибо тебе, – батюшка повернулся ко мне, – большое спасибо за такого хорошего доктора», – и поцеловал меня крепко в щёку.

Это для меня было так неожиданно и вместе с тем так радостно, что у меня слёзы выступили. Я рад был, что хоть сколько-нибудь услужил батюшке. А он говорит своей жене:

«Хозяйка, распорядись накормить В.В. всем, что у нас есть лучшего, накорми обедом, пирогом, который сегодня принесли!»

Усадил меня за стол, а сам отправился кататься вместе с доктором.

На обратном пути в Петербург, когда мы с доктором сели в Ораниенбауме в поезд, доктор мне говорит:

«А ведь отец Иоанн действительно подвижник, и всё, что про него пишут, всё это ложь. Почему, думаете, он встретил меня возгласим «Христос воскресе?». Он воскресил во мне Христа. Я теперь вспомнил: отец Иоанн есть тот священник, который исцелил мою жену от истерических припадков, которые называют беснованием. Она не могла выносить близости креста и икон. Я был тогда молодым врачом в Вологде. Проезжал тогда через Вологду к себе отец Иоанн. Я был ветреным молодым человеком, неверующим, а тёща моя была верующая, и попросила батюшку заехать к нам. Он побывал у нас, помолился, возложил на голову моей жены руки, и припадки прекратились. Но я считал это случайностью, самовнушением; был, конечно, доволен, что жена стала здоровой, но не придал никакого значения силе молитвы отца Иоанна. Даже не поинтересовался, кто он такой и откуда. И вот теперь, благодаря вашему случаю, я встретил его и убедился, что это действительно подвижник. Мой случай в Вологде батюшка, оказывается, помнит. Там, конечно, было не самовнушение, а исцеление…»

Мне было особенно радостно слышать это признание врача.

Это свидание с батюшкой было последним. Как мне передавали, со слов батюшки, Господь потому не дал ему исцеления, что он сам исцелял многих, а исцеляя, брал болезни на себя, и должен был выстрадать.

При втором моём приезде в Оптину пустынь старец Варсонофий (Плеханков) сказал мне: