Валентин Свенцицкий - Монастырь в миру. Беседы о духовной жизни

«Бог есть любовь» (1 Ин. 4, 16). – «Всякий, любящий Родившего, любит и Рожденнаго от Него» (1 Ин. 5, 1).

В другом месте апостол говорит:

«Возлюбленные! если так возлюбил нас Бог, то и мы должны любить друг друга» (1 Ин. 4, 11).

В Евангелии от Иоанна читаем:

«Как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга» (Ин. 13, 34).

В Деяниях Апостольских об этом состоянии полного единства говорится:

«У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа» (Деян. 4, 32).

В Евангелии от Иоанна читаем:

«Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин. 17, 21).

А ведь Бог есть любовь; тайна Пресвятой Троицы есть тайна любви, соединяющей, составляющей Единое Существо Божие. И мы, в этой заповеди Христовой, становимся сопричастниками этой Божественной любви, этой тайны Пресвятой Троицы.

Так вот, из этого источника, из таинственной глубины, где раскрывается, как высший идеал недосягаемого совершенствования, раскрывается полнота единства любви Божественной, и проистекает чувство любви. Какие-то скрытые, бессознательно действующие законы этой же содержащей все в единстве любви Божией заключаются в самой природе.

Святой Василий Великий, с истинным даром благодатного уразумения Божественных тайн, по этому поводу написал в «Шестодневе» следующее:

«Целый мир, состоящий из разнородных частей, Бог связал каким-то неразрывным союзом любви в единое общение и единую гармонию, так что части, по положению своему весьма удаленные одна от другой, кажутся соединенными посредством симпатии».

Т.е. он видит во всей вселенной неосознанный нравственный закон любви, лежащий в основе вообще всякого бытия.

Вся вселенная связана в единую гармоничную жизнь, Божественный дух любви влит в самое бытие вселенной, которое есть не что иное, как союз любви. У человека это становится высочайшим идеалом, осознанным законом бытия его, бесконечной задачей его совершенствования, где этот союз любви и симпатии раскрывается и вырастает до Богосовершенствования. Вот поэтому чувство любви, которое сознаем мы в себе как некий Божественный дар, и кладем мы в основу закона жизни, закона бытия, ибо Господь все содержит Божественной любовью, все объединяет Собой, все Собой проникает, все делает единой Церковью. Потому и сказал апостол Павел о любви, что любовь никогда не перестанет:

«Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знамения упразднятся» (1 Кор. 13, 4–8).

Любовь не перестанет, потому что она переживет земную жизнь, потому что она содержит единство не только этого изменчивого бытия, но она будет содержать единство бытия вечного.

Когда мы говорим о любви как основе жизни, основе бытия, мы больше, чем при какой-либо иной проповеди, чувствуем себя «гласом вопиющего в пустыне» – потому что любовь, как сознанный закон жизни, не приемлется миром. Мир избрал иной закон, мир избрал закон тления и смерти, закон разделения и разложения. Путаясь, выбиваясь из сил, чтобы преодолеть это тление и разделение, люди создают видимость единства – внешнее единство, которое ничего не объединяет и ничего не содержит; оно, это внешнее единство, противопоставляется внутреннему единству любви.

Напоминание, и проповедь, и утверждение Божественного закона любви также неприемлемы для мира, как проповедь вечной жизни и бессмертия. Люди совершенно сознательно отказались от Бога, люди совершенно сознательно отказываются от своего Богочеловеческого достоинства, и посему они не могут не отказаться от того, что есть основа вечной жизни, они не могут не отказаться от любви Божественной.

Но мы верующие, как мы можем не строить всю нашу жизнь на началах любви, которой содержится, утверждается бытие мира?

Аминь.

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Каждую неделю мне приходится причащать больную, признанную врачами безнадежной. Каждую неделю я сижу около ее постели, и мы ведем беседы о смысле жизни. И я, каждый раз, чувствую, что идет какая-то непостижимая, но ясно ощущаемая борьба за эту душу.

И когда у постели чувствуется веяние смерти, то хочется противопоставить этому дыханию смерти какое-то высшее утверждение жизни и спасения. Не жизни земной, не продолжения этого все равно недолгого, временного бытия, а вечного, нетленного, истинного, бессмертного.