Стивен Левин: Встречи на краю. Диалоги с людьми, переживающими утрату, умирающими, исцеляющимися и исцелившимися

Возможно, здесь уместно будет пояснить, что, когда я говорю о «бытии», я не имею в виду «бытие» в противоположность «небытию». Я имею в виду бытие как таковое, естьность , вечность, в которой пребывает всё, включая бытие и небытие. Такое бытие не является понятием, но является опытом, исконной реальностью, просторным полем внимания, где меняются и преобразуются все переживания, возникая и исчезая в переживании бескрайнего присутствия.

Поскольку наша работа с людьми, наше «служение», является не чем иным, как работой над собой (хотя порой всё не так‑то просто: когда, сидя у постели умирающего ребёнка или обнимая мужа, потерявшего жену, мы ощущаем себя задетыми за живое), в ней используются самые разнообразные техники.

Люди с разными темпераментами вызывают в нас разный интуитивный отклик. В общении с некоторыми из них мы проникаемся религиозным духом – мы употребляем слово «Бог», к примеру, поскольку не можем подобрать лучшего термина для описания неописуемого, единства, из которого возникают все формы и определения, бесконечного простора бытия. Точно так же мы говорим об Иисусе и Будде, общаясь со многими людьми, для которых самой привычной метафорой их сущности является историческая фигура, которая воплощает в себе качества чистого бытия: мудрость и любовь. Со многими людьми мы применяем техники, ведущие к глубоким медитативным озарениям. В большинстве случаев мы исследуем страх и гнев, которые приводят к страданию. Некоторым людям мы можем предложить исследование «Кто я?», учение атма-вичары Раманы Махарши, которое иногда называют «горной тропой без перил» и которое, безусловно, подойдёт не каждому; это полноценное взаимодействие с самой природой опыта и существования. Со многими людьми мы делились сочинениями таких великих учителей, как Ним Кароли Баба; святой Иоанн Креста; Сэнцань, третий патриарх чань-буддизма; Кабир, поэт XV века, опьянённый божественным. Однако во всяком исследовании ума вдохновение сердца выступало в качестве посредника в общении, и мы часто применяли направляемые медитации, чтобы соприкоснуться с причиной страдания, чтобы принять её, будучи сострадательным и милосердным к себе, чтобы открыться этой причине и позволить ей свободно пребывать в сердце.

Из более чем трёх тысяч телефонных звонков, которые поступили нам по бесплатной линии консультаций за прошедшие три года, был записан лишь небольшой процент, поэтому нижеизложенные истории отнюдь не являют собой «лучшие образцы»; скорее, это те истории, на запись которых мы получили разрешение и которые были нам доступны, а также, как нам показалось, дают представление о других многочисленных опытах бесед.

Редактируя эти кассетные записи для публикации, чтобы сделать беседы более лаконичными, удаляя естественные паузы и незаконченные предложения, которые в норме присутствуют в спонтанной речи, порой я сокращал предложения и идеи так, чтобы сейчас, когда я перечитываю некоторые эти диалоги, мне удалось услышать в них хотя бы отголосок своего голоса. В этом состоят риск и трудности, связанные с упорядочиванием интуитивного звучания и течения беседы в «письменную речь». Хотя в процессе редактуры естественная речь, звучавшая в этих диалогах, возможно, несколько утратила своё своеобразие, я уверен, что сохранилась их суть.

Каждая глава этой книги – конкретное проявление гораздо более длительного и сложного процесса, который мы зачастую проходили вместе с пациентами в течение длительного времени. Заметим, что мы отредактировали эти истории так, что каждая из них выражает некоторое затруднение, которое, по нашему опыту, повторяется снова и снова в различных обстоятельствах. В каком‑то смысле каждая из этих историй выражает архетип какого‑то направления (которых множество), в которых мы взаимодействуем с кризисом и неизвестностью. Некоторые истории включают в себя процессы, происходившие с несколькими пациентами, так что они образуют некое единство, более явно отображающее определённую архетипическую ситуацию, о которой идёт речь.

Я старался не подменять чужие слова своими, чтобы прояснить сказанное, придать ему ореол сакральности или сделать сказанное более или менее ясным, чем оно было на самом деле. Однако в некоторых случаях я в сжатом виде, в нескольких предложениях или абзацах, глубоко наполненных пониманием, формулировал плоды трудной рефлексивной работы, на которую ушли месяцы.