Анатолий Гармаев - Культура семейных отношений

Движение к мысли, которую он высказывает сейчас, началось не теперь, много раньше. И было и есть оно не только движение мысли, а движение самого человека, его собственное становление, отраженное в словах. Слышу ли я это живое движение каждый раз, когда вступаю в разговор?

А если слышу, вхожу ли в со-участие, в со-движение с ним? И не происходит ли в моем беге по жизни бег вдоль и мимо живого, когда в общении с близким человеком обнаруживаю и готов видеть лишь вершинку айсберга. Все остальное, что сокрыто под водою и что составляет основное содержание ледовой глыбы, скрыто и для меня, а часто мною и не подозревается.

Устремиться в слушании собеседника, в каждом моменте общения с ним, от информативного уровня к причинному однажды становится задачей первостепенной. С этого начинается работа по становлению человеческих отношений между супругами. Она подвигается желанием и вкусом благодатного присутствия Бога в семье. Если ты угождаешь Богу, будет мир на твоем сердце и чувство, что ты «долголетен будешь на земле» будет в тебе. Потеря присутствия Бога возникает всякий раз, как кто-либо из супругов расстроил другого, всякий раз, когда совесть начинает укорять и покаянием скорбеть к Богу. Напротив, присутствие Бога будет тогда, когда супруги будут смиряться перед обязанностью хранить мир в доме, смиряться перед долгом быть полноценным супругом в доме, перед необходимостью быть полноценным родителем своим детям. Все это найдет свое благодатное отражение в беседах супругов между собою. Остановимся теперь немного на внутреннем механизме беседы супругов. Рассмотрим три принципиальных различия между сопоставлением и действительным слушанием.

Первое. При сопоставлении восприятие и осмысление происходят одновременно. Услышав первую мысль, высказанную собеседником, я немедленно начинаю сопоставлять с тем, что сам по этому поводу знаю. Одновременно я продолжаю внимать дальнейшему ходу мыслей собеседника, что-то уже упуская, что-то понимая по-своему.

Второе. При сопоставлении процесс осмысления частей по внутренней работе, производимой мною, есть то же сопоставление, в котором рассудок производит членение (анализ), сравнение с уже известным мне, проверку на логичность, обоснованность и прочие формально-рассудочные операции.

При слушании процесс осмысления целого – это уже не логические операции, это уже проживание. Я выхожу из кинотеатра и долгое время живу фильмом. Нет анализа, нет соотнесения, нет рассудочного размышления. В разуме души и духа происходит во мне что-то большее, которое включает в себя и то, и другое, и третье, но не ограничивается ими. Больше того, оно даже в основе своей не просто сумма этих проявлений работы внешнего сознания, это нечто совершенно иное. Здесь и переживание, и размышление, и сокровенное предчувствие разворачивается во мне не как объект моего исследования, а как я сам. Именно поэтому проживание или начало сообразования есть изменение меня самого, есть становление меня другим. Я не просто начинаю понимать, не просто себя сознавать, я начинаю разуметь, т. е.

реально и очень конкретно становлюсь другим, таким, который в жизни будет поступать уже не так, как раньше, а иначе, потому что по-прежнему поступать уже не может.

В одной колонии для несовершеннолетних преступников было проведено собеседование с подростками. Картина, которая при этом открылась, была парадоксальной. Оказалось, все колонисты знают, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Нашлись среди них и такие, которые могли не только дать определение «плохому и хорошему», но и развернуто доказать преимущество хорошего над плохим. Во время доказательства подростки увлекались, начинали говорить пристрастно и горячо. Вопрос «Почему же в реальных поступках, из-за которых вы попали в колонию, вы оказались не „хорошими“, а „плохими“?» – заставал их врасплох. Они терялись, и в большинстве своем не находили что ответить.

Подобная картина открылась и в целом ряде воскресных школ и православных гимназий.

Причина чаще всего была в одном: «хорошее» не было ими прожито. Рассудочное осмысление – это они прошли. Проживания не было. А вернее, то, что было проживанием, по содержанию было как раз «плохим». Я знаю детей, которые после просмотра фильма «Трактир на Пятницкой» долго жили впечатлениями от ловкости воровства, которую показал главный герой фильма Яшка. Захваченные сильным впечатлением, дети настолько активно жили фильмом, что неоднократно попадались на «живой краже», т. е. краже прямо из кармана или сумки. Все остальные содержательные моменты фильма были ими просто не поняты. Вопрос «В чем смысл фильма?» ставил их в тупик. Вероятно, поэтому некоторые из них даже не помнили, чем фильм закончился. Один мальчик ради этого сильного для него момента фильма смотрел девять раз, каждый раз приходя в восторг от ловкости кражи.