Александр Раков - Повторение пройденного… Былинки

Сергей Островой

«Он все понимает», – объяснил врач, а я безотрывно глядел на дрожащие от судороги белые «чулочки» Малыша и гладил-гладил его по чистой шерстке. Минут десять еще билось его сильное сердце, и врач, констатировав смерть, отбыл прочь.

Ты не пришел – ты послан был кем-то, о ком ничего не известно. Вкатился пушистым комочком и – здравствуйте, вот он, я! Не мы растили тебя, ты – нас. Ты сделал нас добродушнее, великодушнее. Ты не любил сантиментов и лести, знал себе цену, но встречал нас нетерпеливым возгласом и к плечу прижимался пушистой щекой. Ты с достоинством жил и умер с достоинством – мужественно и кротко. Кресло поныне в твоих ворсинках, теплая впадинка на диване уже никогда не разгладится…

Я завернул тельце кота, уложил его в коробку из-под обуви, а сверху накрыл красивой тканью. Слёзы душили, и впервые за 6 лет после маминой смерти я заревел, как мальчишка. Потом зажег лампадки и попросил: «Господи, я знаю – молиться за животных, как за людей, нельзя. Но сделай, пожалуйста, так, чтобы Малышу было хорошо: он ведь тоже тварь Божия. И радости он принес в наш дом много».

Я так и не сумел закрыть огромные оливковые глаза Малыша. Может быть, это к лучшему…

«Котика жалко, всякую животинку…

Но Господь ведь тоже всех любит.

И котику найдется местечко».

Но существует еще огромное племя людей, страдающих от ухода своих любимцев-собак. Чтобы больше не возвращаться к этой теме, помянем их горе, по традиции, тоже стихотворениями:

Лежала, перееханная скатом, дышала телом, вдавленным и смятым, и видела сквозь пленку стылых слез, как мимо, смертоносно громыхая, огромное, глазастое неслось. И напряглась, мучительно-живая, о милости последней не прося, но, в ноздри ей ударив сгустком дыма, торжественно, замедленно и мимо прошла колонна вся. Машины уносили гул и свет, выравнивая скорость в отдаленье, а мертвые глаза собачьи вслед глядели в человечьем напряженье, как будто все, что здесь произошло, вбирали, горестно осмыслить силясь, – и непонятным были им ни зло, ни поздняя торжественная милость.