Владислав Бахревский - Патриарх Тихон. Крестный путь

Долго смотрел перед собой в черное окно. Что за гроза – отлучить от причастия тех, кто не только не причащается, но и объявляет Бога детской сказкой… Не страшен этим и народ русский… У Ленина в охране – китайцы, в Москве, в Кремле, – латыши с пулеметами.

– Господи, не оставь!

Писал, скандируя про себя слова:

«Властию, данною Нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафемствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной».

– Вот клеймо на века. Думают, управы нет, коли совести нет? А память? Память!

«Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение: “Измите злаго от вас самех” (1 Кор. 5, 13)».

Снова отложил перо, надел валенки, шубу, шапку, вышел в сад.

Оттепель, грянувшая в середине января, оставила после себя на снегу стеклянную корочку льда.

Небо было зияющим, как черные зрачки златоликого Спаса. Поток Млечного Пути проступал явственно. Было ужасно понимать, что пылинки звезд – это тоже солнца, что перемен в небесах не случится и через десяток-другой человеческих поколений… А вот на земле – жизни человеческие, словно проточная вода… Досталось время, когда Россия в проказе – в проказе! – и надо все это перетерпеть. Может, и убитым быть, но не потерять Бога… В лютой беде – не потерять… Не отречься от самого себя, не отречься от России, от гробов пращуров.

По дорожке между яблонь, которую для него и расчистили, подошел к самой старой, кряжистой.

От звезд, от Млечного Пути, от снега хватало света, чтобы разглядеть: веточки яблони, как из стекла, – оледенели. Зима.

– Зима жизни, – сказал вслух Тихон и почувствовал под шубой и в валенках такое давнее, такое родное торопецкое тепло, будто на печь с Ваней, с Мишей забрался.

– Господи, призвал Ты меня за всю Россию думать, за весь народ русский.

Хотелось крикнуть: «Да как же так? Почему я?» Но сказал прежнее:

– Господи, не оставь!

Вернувшись к столу, писал опять-таки быстро, словно все слова давно уже были приготовлены и они сами спешили выйти на свет, родиться во плоти и жить.

«Гонение жесточайшее воздвигнуто и на Святую Церковь Христову: благодатные Таинства, – торопливо записывал Тихон, – освещающие рождение на свет человека или благословляющие супружеский союз семьи христианской, открыто объявляются ненужными, излишними…»

Вспомнил, как широко и нагло оповестили новые цезари о гражданском браке двух комиссаров: Коллонтай, погромщицы лавры, и красного воителя Дыбенко.

«…Святые храмы подвергаются или разрушению через расстрел из орудий смертоносных (святые соборы Кремля Московского), или ограблению и кощунственному оскорблению (часовня Спасителя в Петрограде); чтимые верующим народом обители святые (как Александро-Невская и Почаевская лавры) захватываются безбожными властелинами тьмы века сего и объявляются каким-то якобы народным достоянием; школы, содержавшиеся на средства Церкви Православной и подготовлявшие пастырей Церкви и учителей веры, признаются излишними и обращаются или в училища безверия, или же прямо в рассадники безнравственности. Имущества монастырей и церквей православных отбираются под предлогом, что это – народное достояние, но без всякого права и даже без желания считаться с законною волею самого народа… И наконец, власть, обещавшая водворить порядок на Руси, право и правду, обеспечить свободу и порядок, проявляет всюду только самое разнузданное своеволие и сплошное насилие над всеми и, в частности, – над Святою Церковью Православной».

Помедлив: Антоний (Храповицкий) написал бы похлеще, но и за это поставят к стенке. Посмеют? И ответил себе: они же иезуиты, марксистская каббала – сначала постараются оплевать, раздавить, а уж потом…

Написал сверху, по краю послания: «Готов на всякие страдания, даже на смерть во имя веры Христовой». И подумал: а ведь это их перепугает. Сатане страшны святые мученики.

Заканчивал послание не торопясь, останавливаясь после каждого абзаца.

«Где же пределы этим издевательствам над Церковью Христовой? Как и чем можно остановить наступление на Нее врагов неистовых?»

Перо зависло над словом «врагов», но не зачеркнул. Все надо назвать своими именами.

«Зовем всех вас, верующих и верных чад Церкви: станьте на защиту оскорбляемой и угнетаемой ныне Святой Матери нашей».

Призыва к свержению власти здесь нет, есть призыв к защите достоинства и достояния, уличать красных бонапартов в злодействе – дело правое.