Мария Сараджишвили - Знак свыше. Современные были

Елена, бросив на столе неубранную посуду, коленопреклоненная, плакала у красного угла и шептала:

– Вразуми их, Господи, настави на путь истины.

Обернувшись к вошедшим, она сказала, казалось, несусветное:

– Девочки! Антонину украли!

– Как? Кто?

– В день отъезда к ней пришли попрощаться ее одноклассники, а среди них Тенгиз – ее первая любовь. Поднялся шум, кутерьма. Подруги-неверующие заладили: «Да сними ты это убожество! Что ты как бабка старая!» Антонина поддалась на уговоры, сняла платок, переоделась в мирское и… все. Подступил к ней лукавый. Тенгизу, видно, тоже бабахнули по мозгам давно забытые чувства. Он тут же где-то достал машину, посадил в нее Антонину и увез к себе. Потом ночью она позвонила своим домой: «Сдавайте билет, я остаюсь!» Что же она наделала! – и Елена горько заплакала. – Ей же никак нельзя замуж выходить…

Элисо так и осела на грубо сколоченный табурет и захлопала глазами.

– Что ж теперь делать? Вот грех какой!

– Мне надо обязательно ее увидеть, – занервничала Елена, – и уговорить вернуться. Еще не поздно! Потом замолит. Игуменья уже знает, звонит в Тбилиси. Она в ужасе…

– Думает, небось, абрек на коне с кинжалом в зубах, – влезла Варвара не к месту, – увез ее монахиню в горы да в сванскую башню на цепь заковал. Позвоните человеку, успокойте, что дело тут полюбовное. Это не «украл», а «укралась» называется.

Елена не слушала раздражающую трескотню Варвары и продолжала свое.

– Побудьте с моей мамой, пока я в город спущусь и увижу Антонину. Ее спасать надо! Я себе места не нахожу. Вон за ночь как поседела!

И правда, с ее лба свисала седая прядь, которой еще на днях не было. Кто бы тут отказался подменить человека около болящей?

Посеревшая Елена вернулась под вечер с невеселыми новостями. Нецерковная семья жениха, хоть и не в восторге от русской невесты, тем не менее, уважая выбор Тенгиза, вручила ей официальные подарки, причитающееся количество золотых колец и спешно готовится к свадьбе.

В церкви, узнав последние новости, все выражали единодушное осуждение.

– Как она могла?

– Это все равно, что Христа предать!

– Как посмел этот негодяй взять то, что принадлежит Богу?!

Что именно произошло в ту ночь с Антониной, реально сказать никто не мог. Может, затмила разум старая любовь. Ведь Тенго за ней еще со школы ухаживал. Она столько лет была в монастыре, он знал это, но почему-то не женился. И сама инокиня вовсе не была безответственным человеком, чтобы вот так вдруг разом забыть обо всем. Так и осталось это решение неразрешимой загадкой для наблюдателей со стороны. Но уж точно учудила она подобное не из-за теплого климата или обилия фруктов. Это можно было сказать наверняка.

Зато Варвара протестовала, как могла. Вот уж раздолье для обличения и тренировки ораторских способностей. Прямо-таки бескрайние просторы.

– Ну не смогла она больше в монастыре! Там тяжело! Полюбил человек. Что же она – робот железобетонный, чтоб постоянно в себе гайки завинчивать? Господь ведь – само милосердие!

И так далее, очень эмоционально и не менее громко.

Понятное дело, трещотку никто всерьез не слушал. Все знают, какая из нее верующая. Так, соблазн ходячий и много шума из ничего. Варвара потому защищала беглую инокиню с пеной у рта, что хорошо представляла себя на ее месте. Сама, не успев еще освоиться в церкви, подумывала: «А что, если мне рвануть в послушницы?» Но побывав разок в Ольгинском монастыре 5 5 Свято-Ольгинский монастырь в Мцхете, Грузия. , поняла, что это место не для нее. Да, тихо, хорошо, воздух какой-то особенный, но она бы тут и неделю не продержалась. И хорошо, что идея усохла на корню, а то и ее бы все так же презирали.

И еще был настоящий шок у неуемной Варвары. Даже любвеобильный отец Филарет отказался разговаривать с Антониной на исповеди, когда та к нему подошла спустя месяц после своего замужества.

Ну, а Варваре, конечно, больше всех надо, она и полезла за объяснениями:

– Как это так, отец Филарет, почему вы Антонину не принимаете? Ее же жалко. Что делать, ошибся человек. Типа того, как неправильную специальность выбрал. С кем не бывает. У нее депрессия будет от такой дискриминации. Вы же сама любовь. Вы даже убийц принимаете… – (Тут надо отметить, что про убийц Варвара не с потолка взяла. Был такой факт. Впрочем, это к повествованию не относится.)

– Ты пойми, – объяснял ей батюшка терпеливо, – ну не могу я ее принять. Я сам монах. Я ее когда вижу, мне очень плохо. Ты все равно этого не поймешь. Убийца – это совсем другое. Пусть идет к другому священнику, но только не ко мне. Не должна она была замуж выходить!